Глава 24
Немного о еде. Было у нас с Лёвой в детстве общее пристрастие — мы любили сырые яйца. Брали, бывало, в курятнике по паре яиц и, уединившись где-нибудь во дворе, высасывали содержимое, улучшая вкус солью и чёрным хлебом. Ни о каком сальмонеллёзе мы тогда и слыхом ни слыхивали. Вообще, куриные яйца в семейном рационе у нас были всегда: родители постоянно держали не менее пятнадцати курочек. Содержались они на воле, в сарай заходили только на ночь, поэтому яйца несли крупные, с тёмными желтками.
А ещё мы с Лёвой любили салат из помидор со сметаной. Брат иной раз нарезал помидоры в большую чашку, похожую на тазик, заправлял сметаной и всё это съедал за один присест. Ужинать после такого количества «салата» ему уже не хотелось.
Нередко мама баловала нас оладьями и блинами. Помню, прежде чем спечь очередной блин, она сковороду натирала кусочком сала, наколотым на вилку, а когда блин испекался, смазывала его топлёным сливочным маслом, используя для этого гусиное крылышко. Разве могло быть что-нибудь вкуснее маминых блинов со сметаной?!
Мама рассказывала, что когда она была девчонкой, многие люди в Белоруссии жили бедно: нередко по сёлам ходили чужие нищие дети и просили подаяние. Бабушка Шура никому не отказывала — кому давала кусок хлеба, кому картошки. Зашли однажды к ним в дом нищие детишки и писклявым голосом стали жалобно просить:
— Тётенька, дайте шара на подмашку!
Бабушка ничего не поняла, переспросила. Дети снова просят:
— Дайте шара на подмашку.
Кое-как разобрали, что нищим картавым деткам захотелось ни много ни мало — «сала на подмазку»! Вот уж смеху было! Конечно, нашёлся лакомый кусочек «на подмашку» для этих малышей.
*****
Уже в возрасте я понял, что самыми любимыми блюдами у меня по жизни являются те, к которым я привык с детства, которые готовились мамой. Пирожки, лепёшки, сдобное, на соде, печенье — это само собой. Из супов чаще всего мама варила щи, борщ, молочную и куриную лапшу.
Помню, в щах иногда варился мосол, внутри которого находились жирные мозги. Мы выбивали их из кости, делили поровну, слегка присаливали и с хлебом съедали.
Мама часто варила каши, нам никогда не приедалась пшённая и манная каши на молоке. Довольно частым блюдом на столе являлась жареная картошка, которую мама всегда резала кругляшками. Пока картошка жарилась, мы с Лёвой потихоньку тягали из сковороды подрумяненные пятачки. Мама сердилась, но сильно не отгоняла.
Зимой, по праздникам, у нас на столе бывали сибирские пельмени, которые мы любили есть с уксусом. Вареники признавались только с творогом, в сметане.
Вот чего я не ел в детстве, так это майонеза и поэтому не люблю его. И не люблю рассольник, потому что мама в него добавляла бочковые огурцы, и суп от этого имел запах бочки. Но с детства люблю соленья. И рыбу во всех её вариантах. Уже будучи в возрасте я замечал, что и у Льва те же пристрастия в еде.
*****
Когда наступили первые морозы, родители начинали солить капусту. Мы с братишкой (два любознательных шкета) внимательно созерцали этот необычный сельский процесс.
Сначала мама нагрела на печке большую кастрюлю воды и два раза кипятком из неё ошпарила нутро бочки, чтобы убить вредных микробов, а из бочки клубами, как из паровоза, долго валил густой белый пар. Дабы ненароком вместе с бочкой не ошпарить нас, мама отправила обоих в магазин за хлебом.
Пока брат ждал меня у калитки, я шустро на велосипеде сносился к продуктовому магазину, и через пять минут мы оба уже снова не мигая наблюдали за работой родителей. И ждали кочерыжек, о вкусности которых помнили ещё с прошлого года.
Недалеко от бочки отец загодя приготовил горку кочанов. Мама выхватывала их по одному, проворно очищала от грязных и потемневших листьев, затем каждый вилок, словно баскетбольный мяч, передавала отцу. Капустные шары тут же в его руках «таяли» на шинковке, установленной над бочкой, и превращались в кочерыжки, которые отец с деловитой небрежностью отшвыривал в сторону. Мы с братом чуть не на лету их подхватывали, оперативно с помощью ножа ошкуривали, и, добравшись до сердцевины и поделив её строго по-братски, молниеносно, как кролики, сгрызали.
Видать, с количеством съеденных кочерыжек мы в этот раз что-то не рассчитали, — у нас очень сильно разболелись животы. По взгляду родителей поняли: только этого им ещё не хватало! Рассвирепев, держа нож в одной руке, а вилок в другой, мама грозно, в рифму, воскликнула:
— Я ж сказала — хватит грызть, остолопы! А то лопнут животы и взорвутся ж*пы!
Нас как ветром сдуло. От греха подальше. Основы же «высокой» народной поэзии сохранились у меня в памяти на всю жизнь.
*****
Табак дед всегда выращивал на своём огороде. Мы с братом, словно шалуны-подростки, как-то украли (ай-яй-яй!) несколько табачных листьев, которые пачками (папушами) висели у него на чердаке, перетёрли их, свернули в самокрутки и, подражая взрослым, закурили. Не понравилось, горечь какая-то. Потом ещё раза два пробовали, пока не увидел отец. Ругать, и тем более, бить нас не стал, подозвал к себе и доверительно сказал:
— Дети! Вы уже достаточно взрослые, поэтому запретить курить вам не могу. Если нравится, можете курить дома, а за сеновалом — это не дело: если он сгорит, будет большая неприятность, корову кормить будет нечем, с голоду помрём.
После такой беседы курить за сеновалом стало неинтересно («запретного плода» не оказалось), а дома — стыдно. Больше никогда в жизни мы не курили — ни я, ни брат, хотя было несколько моментов в детстве, когда играя с друзьями в лесу, скручивали цигарки из сухих листьев сена и пытались за компанию подымить. Удовольствия от «кисляка» тоже не получали. Но всё-таки решающим моментом в «антиникотиновой пропаганде» считаю мудрую тактичность отца. Из всех моих дядьёв курил только Пётр.
*****
Будучи маленьким, Лев несколько позднее других детей научился вставать ночью на горшочек. Спал он очень крепко: порой, хоть из пушки стреляй, всё равно не проснётся. Я замечал, как негодовала мама, когда Лёва среди ночи вдруг иногда оказывался мокреньким — зимой простынки сушить сложно, прямо беда. Мама раздражённо будила Лёву, вытаскивала влажную простынку и, недовольно бурча, заменяла её на сухую, а Лёва с виноватым лицом и сонными глазами стоял в сторонке и ждал, когда она закончит. Как-то в сердцах мама замахнулась на Лёву простынкой, а он закрылся ручками и начал тихо плакать. Отец из-за этого разругался с мамой, назвал её мачехой и посоветовал почитать Макаренко. Поскольку их взаимоотношения в этот период оставляли желать лучшего, отец для мамы был, как говорится, не указ.
К слову скажу, что мне Бог дал очень чуткий сон. Я мог сразу проснуться не только от лёгкого прикосновения руки, но и от взгляда стоящего надо мной человека. Зато, прежде чем заснуть, я любил полежать с открытыми глазами и поразмышлять. Отец, кивая на меня, говорил маме:
— Думающий элемент.
Свободное копирование
