Глава 17
К концу февраля в селе задули сильные метели — несколько дней не было видно просвета. Сугробы занесли дом чуть не под самую крышу. Отец прокапывал в снегу траншеи от дверей дома до стога сена, до сарая, до уличного туалета, но к утру всё заносило снова.
Наконец, погода немного улеглась, но покрепчал морозец. Дорожки удалось прочистить. Мама одела меня потеплее и разрешила погулять, считая вполне взрослым: мне в эти дни как раз исполнилось шесть лет. Я взял самодельные саночки, но покататься не удалось: снег на всех горках оказался рыхлым. Тогда я придумал новую игру: по сугробу добирался до лесенки, ведущей на крышу коровьего сарая, а оттуда уже прыгал в рыхлый снег, проваливаясь по самый пояс. Игра мне понравилась.
Собираясь в очередной раз спрыгнуть в сугроб, я неожиданно оступился и, зацепившись задней частью подола пальто за какой-то крепкий кол, повис на крыше. Пытаясь освободиться, руками и ногами начал выделывать невообразимые кренделя, но — тщетно: пальто зацепилось прочно. Попытался его расстегнуть — не получилось, потому что я на нём висел, и петли сильно натянулись. Когда почувствовал, что самому не освободиться, стал звать кого-нибудь на помощь. Драматичность ситуации заключалась в том, что повис я не на той стороне сарая, где стояла лесенка и находился вход в дом, а на противоположной. Мои крики о помощи никто не слышал, и я под громкий плач от чувства собственной беспомощности стал медленно замерзать.
Спасла меня мама. Она совершенно случайно вышла на улицу и обратила внимание на саночки, которые стояли у входа, а меня нигде не было. Видимо, я ещё издавал какое-то вяканье, и мама могла меня услышать, а может, увидела следы, ведущие к лесенке. Быстро позвала отца, который, к счастью, находился дома. После она рассказывала, что отец, увидев меня, бестолково свисающего с сарая, остолбенел — жив ли?
Я же тогда чуть не потерял свои пальцы на руках: ещё бы несколько минут — и всё, отыграл пианист. Когда я оказался в доме и стал отогреваться, то почувствовал в пальцах нестерпимо жуткую боль. Хотел сунуть их в тёплую воду, но боль усилилась. Кто-то из взрослых посоветовал растирать пальцы снегом. Ну вот! Тут надо их отогревать, а мне опять предлагают этот проклятый холодный снег! Но ничего не оставалось, как подчиниться.
Растирая пальцы принесённым с улицы снегом, облегчения вначале не почувствовал, оно пришло позже. Но вот что я ощутил в первое мгновение, когда взял в руки снег: он мне показался горячим! Младший братишка озабоченно крутился рядом и пытался понять, почему это вокруг моей персоны столько шума?
Чуть позже, когда я уже оклемался, отец, дабы полностью отбить у меня желание проявлять в будущем хоть какую-либо глупую неосмотрительность в холодное время года, произнёс:
— Вот так замерзают люди!
Урок я получил качественный. Сразу на всю жизнь.
Мои неудачные полёты и приземления, видимо, вдохновили отца на мысль чем-то меня с братом удивить. Буквально через день после моего «зависания» на сарае он подозвал нас и сказал:
— Сейчас мы сделаем воздушного змея и пойдём его запускать.
Я не понял, о чём пошла речь, но идея заинтересовала. Мы приготовились смотреть. Отец принёс с улицы кусок сосновой доски, приготовил топор, молоток, небольшие гвозди, моток рыбацкого тонкого шнура. С доски нащепал тонких реечек, сколотил из них прямоугольную рамку размером с полметра, закрепил по всей площади тонкую картонку. Мы с братом, не моргая, следили за процессом. Затем отец на углы рамки привязал по короткому шнуру и, связав свободные концы вместе, привязал их к длинному тонкому шнуру. К низу рамки прикрепил кусок какой-то толстой верёвки.
— Ну вот, змей готов, теперь пойдём его запускать,— сказал отец.
Мы быстро оделись и вышли на улицу. Дул пронизывающий ветер и я забеспокоился, не помешает ли он нам. Отец размотал шнур, один конец которого был прикреплён к змею, на большую длину, а свободный вручил мне:
— Держи крепче.
Я ухватился за шнур и стал спиной к ветру. Отец поднял рамку, слегка натянул шнур и выпустил устройство из рук. Змей медленно, болтая хвостом и дёргая шнур в моих руках, поплыл вверх, пока не забрался на небывалую высоту. Ветер нам крепко помогал. Мы ликовали! Когда вернулись домой, я спросил:
— Папа, а почему змей летает?
— По воздуху, — пошутил отец, потом добавил,— за счёт подъёмной силы.
Что такое подъёмная сила, я, конечно же, не знал. Уже будучи в возрасте, я тоже пробовал делать воздушного змея. Полетел он у меня не сразу — только с третьего или четвёртого раза и я удивлялся, как это отцу удалось запустить змея с первого раза?
Через полмесяца после возвращения мамы из больницы, в один из мартовских дней, я с утра почувствовал, что за пределами нашего домика произошло какое-то важное событие. День стоял морозный, но солнечный. Мы с мамой и Дуся находились дома. Вдруг в дом вошла почтальонша с сумкой, наполненной газетами. Сама тётя вся в слезах. Встревоженные мама и Дуся подошли к ней, она им что-то сказала, и они вместе стали плакать, да не как-нибудь, а в голос. Я стоял в стороне и не понимал, отчего они так закручинились. Мама подошла ко мне, прижала к себе и трагическим голосом сквозь слёзы сказала:
— Горе, сынок! Большое горе! Умер товарищ Сталин!
— А кто это? — спросил я, потому что не знал этого товарища.
— Он вождь. Он друг товарища Ленина,— популярно объяснила мне мама и показала рукой на единственный большой портрет, висевший у нас на стене.
Я кивнул, давая понять, что Ленина-то в лицо я знаю хорошо: портрет висел у нас давно и я, рано научившись читать, всё пытался понять, что за смысл несёт под портретом подпись «В. И. ЛЕНИН», но ответа не находил. Теперь свет забрезжил: это портрет не родственника, а чужого товарища. Потом мама вновь подошла к тёте с сумкой, они ещё раз всплакнули, после чего почтальонша понесла важную информацию в следующий дом. Вот так впервые я столкнулся с большой политикой.
Свободное копирование
