Бакена. Моё детство - 14

Глава 13

 На фото: моя мама, Маслова Бронислава Яковлевна (1926-2006).

 ***

 И вот мы в Борковичах. Маму и меня с Лёвой бабушка Шура встретила радушно. Постоянно в доме толпилась белорусская родня: всем было интересно посмотреть на Броню, которую помнили молодой девушкой, на её маленьких детишек. Все приходили к выводу, что Лёнчик на Броню не похож, а вот Лёвик похож на кого-то из Боровских или Ехневых (есть такие ветви в маминой родне). Когда у мамы спрашивали про мужа, она уклончиво отвечала, что он военный и его не отпустили в отпуск. Про версию отпуска рассказала вначале и своей маме. Постепенно в разговоре разоткровенничалась и рассказала обо всём, как есть на самом деле. Бабушка Шура охала, сочувствовала, но определённой позиции в этом вопросе не высказала. Более чем сдержанно отнёсся к нашему приезду и мамин отчим — Яков Александрович.

 Дом у маминых родителей небольшой: две комнатки и кухня. Здесь кроме них жили ещё старенькая мамина бабушка Аделя и младший брат Леонид, которому шёл четырнадцатый год. И вот теперь прибыли ещё трое.

 Брату Лёве исполнилось чуть более полутора лет. Я же был повзрослей и частенько в дворике прогуливался самостоятельно. Тут, кстати, и произошёл тот второй, «ветеринарный» случай. Однажды я увидел в сарайчике клетку со странными птенцами и сразу ими заинтересовался. Начал их доставать и держа каждого за шейку, пытался поить водичкой. Когда мама увидела меня за этим занятием, чуть сознание не потеряла: в клетке живыми остались несколько индюшат, а остальные, мёртвые, горкой лежали возле клетки. Последующие несколько дней родственники посвятили обсуждению этой жуткой истории, а на меня все стали посматривать с некоторой опаской.

 Прошла неделя, другая. В доме своих родителей из-за тесноты мама чувствовала себя не очень комфортно. Меня вскоре определили в детский сад, где я сразу заметил ограничение своей свободы. Какая-то тётка заставляла меня делать то, чего я делать не желал: то усаживала кушать, когда я этого не хотел, то вела с другими детьми на прогулку, а мне хотелось спать, а когда укладывала спать, мне, наоборот, хотелось на улицу.

 Всплывает в памяти такой момент: я со всеми детьми играл в комнате, потом, может, с кем-то не поладил — вдруг эта тётя взяла меня за руку, повела в какой-то тёмный чулан и там закрыла. Мне было страшно, от обиды я плакал и, похоже, в садик после этого случая ходил недолго.

 Сотрудница детского сада рассказала моей маме про одну мою забавную странность. В те времена было принято давать детям рыбий жир. Дети его не то, что не любили — просто люто ненавидели. А я оказался странным мальчиком: мало того, что с удовольствием выпивал всю порцию, так ещё и ложку с остатками рыбьего жира обтирал кусочком хлеба и доедал его. Вот что значит вырасти на рыбе.

 Но случилась и неприятность — у меня сильно заболела левая нога. С наружной стороны голени образовался внутренний, чуть не до кости, нарыв. Никакие примочки не помогали, тогда меня повезли в больницу. Там сделали на ноге длинный продольный разрез, выгребли гной, и внутрь раны стали ежедневно закладывать марлевые жгуты, пропитанные какой-то жидкостью. Понемногу дело пошло на поправку. Довольно заметный шрам сохранился у меня на всю жизнь.

 Сидеть на иждивении у своих родителей маме не хотелось и она начала искать работу. Обошла несколько контор. Образование хоть и семилетнее, но специальности нет никакой, а на руках — двое маленьких детей. Нигде не взяли. Яков Александрович несколько раз начинал разговор с падчерицей, чтобы выяснить причины, из-за которых она покинула мужа, и каждый раз внятного ответа не получал. А если бы получил, то не смог бы понять — очень уж всё было несерьёзно, по-детски.

 Отъезд жены для отца оказался болезненным, этот поступок он расценил как предательство и теперь места себе не находил — сердце стала жечь ревность: помнил, что были там вздыхатели, от которых он её увёз. Чтобы немного забыться, после дежурства уезжал на лодке к родителям на «остров». Летом здесь стало многолюдно: на каникулы приехали студенты — Володя и Пётр. Брат Иван, правда, бывал реже — он теперь работал помощником у бакенщика Кораблёва. К середине лета приехали погостить сёстры — Мария и Анна. Мария приехала с мужем и детьми — семилетней Галей, пятилетней Наташей и Колей, которому только что исполнилось три года. Анна приехала с Фёдором и сынишкой Юрием, голубоглазым бутузиком, которому скоро должно было исполниться два года — он родился немного раньше Лёвы. Отец не мог наглядеться на шустрых племянниц, которые бабочками порхали по двору в своих светлых платьицах и присматривали за малышами.

 Как-то вечером отец с Михаилом Иосифовичем (мужем Марии) и Фёдором за разговорами коротали время, а Ульяна Егоровна и Анна ушли в загон доить коров. Когда они возвращались, отец услышал, как Анна довольно громко говорила своей матери:

 — ...эти две ничего, а Яковлевна мой подойник чуть два раза не пролила. Как ты с ней справляешься?

 — Сейчас полегче, а вначале так же было. Молоко у неё, кстати, очень жирное.

 — Кто у вас там Яковлевна, мама? — насторожившись, спросил отец у матери.

 Женщины рассмеялись. Ульяна Егоровна отшутилась:

 — Есть одна красавица, если желаешь, можем познакомить.

 Позже он узнал, что Яковлевной прозвали корову Бурёнку за строптивый характер.

 — А кто прозвал? — спросил отец.

 — Кто, кто... Нюська. Злится на Броню за то, что она не жалует Масловых, вот в её честь и назвала. Ты не сердись, пожалуйста.

 Несмотря на недовольство, связанное с отъездом жены, отец не хотел, чтобы её имя без нужды склоняли в разговорах. Попросил об этом и сестру.

 В эти дни, чтобы унять одиночество, отец всё чаще стал брать в руки привезенный из Германии трофейный аккордеон. Подбирал мелодии на слух: сначала на правой клавиатуре, а потом подключал басовую партию на левой. Мелодии звучали пискляво, жиденько. Несколько раз отец открывал самоучители, которые привёз вместе с аккордеоном, но они были изданы на немецком языке и всё было непонятно. Мысль сходить к школьному преподавателю немецкого языка у отца появлялась, и не однажды, но он никак не мог решиться.

 Дело в том, что немецкий язык и физику здесь в школе уже который год преподавала семья сосланных из Поволжья во время войны немцев по фамилии Моос — очень интеллигентная семья. Лидия Густавна вела немецкий язык, а Герберт Викторович — физику. Отец работал в военкомате, поэтому любой его контакт с иностранцами мог иметь серьёзные последствия как для него, так и для немецкой семьи. Отец мог не только лишиться работы, но и получить срок от десяти лет и выше.

 И всё-таки однажды спрятав в сумку два самоучителя «Akkordeon Schule», отец под видом того, что решил поинтересоваться успеваемостью сестры, зашёл в школу. В классе, где преподавался немецкий язык, нашёл Лидию Густавну и обратился к ней с необычной и рискованной просьбой. Пожилая женщина внимательно посмотрела в глаза моему отцу и согласилась помочь. Через два дня он имел перевод основных музыкальных терминов и приступил к изучению музыкальной грамоты.

 Уже несколько недель спустя из стен нашего домика бодро лились волновавшие слух звуки чужестранных мелодий. Прелестно звучали мотивы, связанные с природой, к примеру: «Ку-ку, ку-ку доносится из леса», «В лесу и на лугу», «Лесные горы», но особый трепет вызывали немецкие вальсы «Качели» и «Над волнами». Слушать эти вальсы можно было часами. К этому следует сказать, что отец со временем настолько хорошо научился играть, что его нередко приглашали с аккордеоном на свадьбу или день рождения, одно время даже играл в клубе на танцах.