Выделили дом для учителей. Переехала туда вместе с еще тремя учителями. У каждой комнатка метров по 20. Начались дожди. Крыша как решето. Уходили в школу и во всех четырех комнатах ставили на пол и по шкафам тазы, ведра, кастрюли, чтобы не растекалась по мебели да по полу дождевая вода. У кого окно между уроками, бегал в дом выливать воду. Матрас, подушки — все свернуто. Туалета нет — бегали по нужде или в школу, или на станцию. И то и другое было по ту сторону железнодорожных путей, метрах в пятистах от них. Некоторые пути длиннющими поездами заняты. Чтобы не обходить их, подлезали под вагонами. Посмотришь — локомотив еще набирает воду, значит, успеешь пролезть, пока поезд не тронулся. В туалетах грязь невыносимая.
Выделили нам шифер на ремонт крыши, но часть шифера у нас кто-то украл. После ремонта стало чуть лучше, но все равно местами протекало.
Парни из класса проявили инициативу и залили пол на чердаке битумом, чтобы утеплить дом и чтоб вода с крыши не протекала в комнаты. Зимой хорошо, а летом черные сосульки стали с потолка свисать.
Дрова давали в основном карагач — твердый как цемент и кривой. Просили, чтобы школа дала нам четыре столба попрямее для постройки туалета — не дали. Из нескольких куч дров наши парни выбрали четыре более-менее ровных куска, выкопали выгребную яму и поставили над ней туалет.
В окрестностях станции искали нефть, бурили почву и, видать, нарушили какие-то водоносные слои — на поверхности забили фонтанчики горячей сероводородной минеральной воды. Она была во всех домах станции, текла по канаве вдоль улицы. В нашем доме ее не было. А вот в сарае она текла без остановки, мы и сделали из него баню.
Отношения между коренными жителями, горцами, и поселившимися в этих краях после присоединения его к России русскими и украинцами были сложные. Я считаю, что славяне сами во многом виноваты. Хозяева квартиры, украинцы, мне сразу заявили: «Чтобы ни один национал сюда не вошел!» Славяне в большинстве своем пренебрежительно относились к обычаям и привычкам коренных народностей, стремились все переделать на свой лад. И получали за это со стороны горцев такое же отношение к своим обычаям, к своим привычкам, к самим себе.
Я любила ходить на Каспий. Он такой теплый, чистый. Утром красив, спокоен. После обеда обычно появляются волны. Буруны белые были видны и со станции.
Однажды какой-то парень пригласил меня и Галю покататься на лодке. Согласились. Нас быстро так умотало, что, когда шли домой, пришлось сесть за куст, чтобы прийти в себя. Дома легла на кровать, и еще долго потолок и стены плясали вверх и вниз.
В Каягенте было много белой акации. Деревья высокие как тополя. Цветут кистями, похожими на черемуху, только и кисти и цветы гораздо крупнее. Запах обалденный, особенно по ночам. Действительно, как в романсе: «Белой акации гроздья душистые ночь напролет нас сводили с ума…».
На Каспии в открытую орудовали браконьеры. Растягивали под водой нити с нанизанными на них крючками. Осетр идет близко к поверхности воды и цепляется за них. Если вовремя не снимут рыбу, она начинает тухнуть, становится ядовитой. На станции были случаи отравления.
Свободное копирование
