Вторым выступал профессор Борис Федорович Егоров, заведующий кафедрой русской литературы; его положение осложнялось тем, что он — член редколлегии «Библиотеки поэта», а с другой стороны, по институтской должности тоже обязан выступать и прорабатывать. Но он тоже не умел и не хотел. Егоров поспешно согласился со всем сказанным, назвал «фразу» «политически безответственной и легкомысленной», сказал, что возникла она из желания автора объяснить взлет переводческого искусства в советскую эпоху (то есть, выходит, из лучших патриотических побуждений!), но что объяснить этот факт можно было иначе — общей высокой культурой перевода в России; без этого порочного вывода статья не только могла обойтись, но и сильно выиграла бы. Кончил он рассуждением о том, каким уроком вся эта печальная история послужит для всех нас, и прежде всего для членов редколлегии. Надо вовремя останавливать статьи, содержащие ошибки, вовремя обращать внимание... «Библиотека поэта» создана Горьким... Коллективное руководство – общая ответственность…
Потоком этих зыбких и в целом благожелательных слов закончилась речь Егорова, уступившего свое место на трибуне Елене Николаевне Князьковой, заведующей кафедрой французского языка, — ей я был непосредственно подчинен. Тонная и даже в своем преклонном возрасте весьма авантажная дама, Е. Н. Князькова в политических вопросах не понимала ничего, да впрочем и науками не слишком увлекалась. С 1952 года она работает бок о бок с профессором Эткиндом, знает о нем много хорошего — эрудит, блестящий лектор, — но вот, оказывается, он в политике безграмотен. Как это возможно? Чем объяснить такую странность? Скорее всего тем, что в последние годы профессор Эткинд отошел от общественной жизни факультета, перестал участвовать в занятиях сети партпросвещения. Мало того: он даже вышел из профсоюза и, перейдя в Союз писателей, совсем прекратил заниматься повышением своего идейно-теоретического уровня.
(В «сети партпросвещения» мне бы, конечно, разъяснили, что русские поэты свободно могли выразить себя до конца...)
«Профессор Эткинд не бывает ни на профсоюзных, ни на открытых партийных собраниях, а всю свою общественную деятельность он сосредоточил в Союзе писателей, так что мы воспитывать его не можем. И еще надо сказать, что он стал излишне самонадеян и надменен, уклоняется от торжественных заседаний, он — редкий гость на наших товарищеских вечеринках, устраиваемых по поводу советских праздников или защит диссертаций...»
(Ох, тут Князькова переборщила. Образ антиобщественного, надменного профессора получается художественно убедительный, но он противоречит общеизвестным фактам: от банкетов в дружеском кругу профессор не уклоняется.)
«Все это, — заканчивает Е. Н. Князькова, горестно вздыхая, — все это и привело профессора Эткинда к политической безграмотности».
(Мадам Князькова — из другого мира, ей не свойственна советская фразеология; она с трудом и даже видимым отвращением выдавливает из себя все эти шлакоблочные «отошел от общественной жизни факультета», «не занимался повышением идейно-теоретического уровня», «открытые партсобрания»... В ее дамских устах все эти словесные уроды звучат явной имитацией. В остальном же речь ее спасительно пустая. Слова сердитые, а что по сути сказано? Что Эткинд не ходит на теоретические занятия, «не повышает уровня»? Что он — не член институтского профсоюза? Ну, будет ходить на занятия, ну, поступит в профсоюз, это без труда исправимо.)
Свободное копирование
