ВЕЧЕР И НОЧЬ В ТЮРЬМЕ.
Часов в 6 или 7 опять звонили в колокол на последнюю, третью поверку, которая совершалась, как и утренняя, с той лишь разницей, что теперь поверял только один старый караул. Часовых при этой поверке обыкновенно ни о чем уж не опрашивали.
Всего неприятнее было итти арестантам на эту поверку, так как после нее их запирали уже до следующего дня. Особенно неохотно шли они летом, в прекрасные тихие вечера, когда бы только и дышать свежим воздухом, а тут сиди в душной камере.
Оставались не запертыми несколько времени после этой поверки только работавшие в мастерской, исполнявшие какие-нибудь тюремные работы и работавшие "на воле". Последние приходили позже из города и приносили всевозможные известия, а также письма от родных и знакомых. Все это делалось, конечно, конспиративно, но зато какую радость доставляли всегда эти благодетели тюрьмы!
Часам к 8-ми запирали и мастеровых, самых веселых людей в тюрьме; а вместе с ними и Неточая, всегда умевшего пребывание во дворе дотянуть до самой крайней возможности; для этого он выдумывал самые несообразные надобности, то суетясь, при входе начальства, то еле-еле передвигая ноги, когда начальства не было. Заметим при этом, что вообще работы в тюремном замке исполнялись арестантами нерадиво, благодаря отчасти отсутствию платы за труд, а отчасти и от простого нежелания работать по заказу. Мастеровые долго не унимались; как только их запирали в нижнюю камеру, имевшую по соседству женское отделение, они отворяли окна и начинали сначала переговариваться, а затем спорить и ругаться с бабами. Потом начинались solo, дуэты, trio, а в конце хор. Из солистов был знаменит один сапожник, который каждый вечер пел на один и тот же мотив две песни, оглашая всю тюрьму крикливым голосом.
Раз приехал ю сталыцю,
Ю прикрасный городок,
Там увидел я девыцю,
Продающую квасок.
Попросил ie напыцця,
Яна, сволочь, не дала.
Последние два стиха мы не можем привести, благодаря их нецензурности; вторая песня не цензурна от начала до конца. По окончании этих песен, несмотря на их ежедневное повторение, раздавался громкий смех обоего пола арестантов и сдержанный -- часовых.
После solo сапожника-артиста пел хор. Одна из хоровых песен произвела на нас особенно сильное впечатление. Она сложилась, очевидно, в Черниговской же губернии, и именно в одном из северных уездов. Вот запомненный нами кусочек ее:
Я по волюшке гулял,
В острог каменный попал.
Ты не дай же, моя мати,
Круты горушки копати...
. . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
Прощай, город Новозыбков,
Прощай каменный острог!
Уведут меня далеко,
В чужу дальнюю сторону;
Ручки, ножки закуют,
Трех солдатиков дадут.
Три солдата приубраны,
У них ружья со штыком.
Вы послушайте, ребята,
Что вам буду говорить:
Вы раскуйте ручки, ножки,
Я свободно буду йтить
Далее автор этой песни мечтает, как бы он ушел в "лес зеленый" и "вольной пташкой" улетел бы "на волю," в милые места, где его семья, дети. Обыкновенно после этой песни все стихало и наступала мертвая тишина, среди которой, в 9 ч. вечера, громко раздавалась "вечерняя зоря".
Свободное копирование
