Скоро ко мне приехали гости. Квартиры моей не стало хватать, и я занял тут же в доме еще две комнаты. А гости были такие: первая приехала Люба с Палашей. Любе предстояло родить, и решено было проделать это около меня.
21 мая 1913 года. Наровчат. «Милая Анюшка! Теперь бы только ты поскорее была здесь. Люба чувствует себя хорошо. Она много бывает на воздухе, и румянец вновь появляется на ее щеках. Только и портят ее эти пятна на лице. Противные пятна. Всякий раз, когда они так резко бросаются в глаза, они портят мне настроение. И не потому, что они некрасивы, а оттого, что говорят о болезни. Хоть бы это поскорее все кончилось. Мне просто страшно думать, как это будет.
Пришедшая обстановка почти полностью обставила нашу квартиру, и у нас вид хорошо меблированной дачи. Вот, если бы ты решила, что останешься здесь на всю зиму со мной, можно было бы выписать твое пианино и вновь послушать "Тишину". А это бы вполне завершило круг моих желаний на этом месте. Но об этом поговорим по твоем приезде. Пишу я редко, потому что у меня много дела и, кроме того, летом и не пишется. За все эти три месяца, что я здесь, я кроме медицинских журналов и газеты ничего не прочитал. И только сегодня записался в библиотеку. Но удастся ли прочитать что, не знаю. Миша».
Затем приехали Аня с Ириной и няней. Погостили Оля с младшей девочкой. Приехали мужья Ани и Любы и Анна Борисовна Познанская. Последняя дразнила меня тем, что я становлюсь «Ионычем» из чеховского рассказа. А дразнила она меня так, потому что со всех сторон «благодарные пациенты» посылали мне все, чем кто был богат: цыплят, цветную капусту, мед, яблоки и т. д. Денег в большинстве случаев я не брал, а с бедноты и вообще никогда ничего не брал. Но уж отказываться от земных плодов и живности не приходилось, да и производилась эта операция помимо меня, с Палашей, которая быстро вошла в повадки жреца Калхаса.
Двенадцатого июля у Любы родилась девочка. Назвали мы ее Екатериной. Пришлось нанять еще одну няню, и семья моя насчитывала 10–12 человек. Жизнь в Наровчате была дешева: цыплята стоили 15–20 копеек штука, курица — 35–40 копеек, ягода всякая была ни по чем. Лето мы прожили отлично. Нашлось в Наровчате и общество. Исправником в городе был Николай Васильевич Калайда. Этот «падший ангел» был перед этим полицмейстером в Петербурге. Его большая семья и продолжала жить там, а на лето в Наровчат приезжала, как на дачу. Старшая дочь Калайда окончила консерваторию по пению и пела отлично. Два сына-красавца прекрасно играли на рояле. Это ли был не клад для захолустного городишки? Мать, Варвара Александровна, петербургская служилая дама, давала тон всей семье. Была она еще не стара, умна и привыкла жить «открытым домом». У Калайда был рояль, и я с благодарностью вспоминаю целый ряд чудесных музыкальных вечеров, проведенных у них.
Свободное копирование
