Вернувшись в Москву, я, ввиду ранней Пасхи в этом году, начал исподволь подыскивать себе работу на летние каникулы. И как-то в «Русских ведомостях», моей газете с первых лет студенчества, я прочитал объявление, что «председатель Наровчатской земской управы приглашает врача в городскую больницу. Личные переговоры могли произойти в Большой Московской гостинице». Я пошел, и дело решилось в три минуты. Председателя не остановило мое заявление, что я беру работу лишь до осени, до начала клинических занятий, а меня не испугала Пензенская губерния и отдаленность Наровчата от железной дороги.
Первого марта, в новом весеннем пальто от Мандля, сел я в купе второго класса на Казанском вокзале. В Москве была весна, улицы были очищены от снега. На всех углах продавали мимозы и подснежники. Это было лучшее время в Москве, когда не было еще пыли, воздух был чист и весь народ московский по-весеннему молодел, хорошел и гулял в новых весенних костюмах по московским бульварам. Приближалось вербное гулянье и катанье на Красной площади, и Пасха с ее звоном сорока сороков. И вот вместо этого, глухая, с керосиновой лампочкой «станцушка» Самаевка, где меня ожидала тройка лошадей с большим овчинным тулупом и 14 верст пути до Наровчата по хорошей зимней дороге. Это по-своему тоже было неплохо.
Сведения, которые я почерпнул в словаре Ефрона и Брокгауза О Наровчате, меня не удовлетворили, и я пристал с расспросами к знающему человеку: «А что, от Самаевки до Наровчата есть шоссе?» — «И еще какая шосса, хоть блином покати». — «А гостиница в Наровчате есть?» — «А есть, какая хочешь. Да город такой, что Рязани не уступит». Эти данные упокоили и обрадовали меня совершенно.
Однако никакого шоссе от станции до города не оказалось. Да это в зимнюю дорогу было и неважно. А вот когда я предложил ямщику подвезти меня к гостинице, и ее тоже не оказалось, это было уже горько. Однако выход из положения был в том, что одна вдова-купчиха пускала к себе в дом приезжающих. Пустила она и меня.
Мне везло на Куприна. В Днепровском полку оставались еще кое-какие персонажи его «Поединка». «Наровчат — одни колышки торчат» оказался его родиной. Кроме двух каменных церквей города, он выгорал каждые десять лет дотла, и память об этих пожарах и страх перед ними довлели над всеми жителями. Городишко был из рук вон плох. Какая там Рязань! Не было ни одной мощеной улицы, не было тротуаров. В весеннюю грязь низки были высокие боты. А тут еще из-под всякой подворотни, при вашем рассеянном внимании, вас обливали помоями, ибо считалось, что улица есть самое законное место для этого. Острогожск, наш милый Острогожск, был столицей в сравнении с Наровчатом.
Свободное копирование
