По газетам было видно, что в Киеве положение очень напряженное. Между правительством Голубовича и германцами резкий конфликт из-за приказа фельдмаршала Эйхгорна о засеве полей. В связи с назначенным на 29 апреля съездом "Союза земельных собственников" ходили смутные слухи о том, что готовятся какие-то перемены. Какие -- никто не знал.
Утром 28 апреля меня вызвал в кабинет атамана его помощник полковник П. Самого генерала Литовцева не было. Полковник предупредил меня, что все, что я услышу, должно оставаться в строгой тайне, и сказал следующее:
"-- В Киеве предположен переворот. Собираются разогнать Центральную Раду и провозгласить генерала Скоропадского гетманом. Фактически будет военная диктатура. Возможно, что дело не обойдется без кровопролития, но содействие немцев обеспечено. Несколько человек для поездки в Киев я уже наметил -- вас в том числе. Как вам кажется, кого можно послать из артиллеристов? Набросайте списочек".
... Через десять минут список был готов. Я внес в него барона Доршпрунга, мичмана С, всех юнкеров кроме Лысенки, и козака-поляка Д. Своего брата не вписал. Он не струсит -- в этом я уверен. Просто духа не хватило. Собой рискну, другими тоже, а братом нет. Кто был на войне, знает, как трудно рисковать близким человеком.
Вышел на крыльцо. Солнце светило по-новому, и вообще все было не так, как раньше. Пусть читатель не забывает, что поручику Раевскому еще не исполнилось двадцати четырех лет. Гетман Скоропадский... Слово "гетман" звучало великолепно. Отзывалось столетиями. О гетмане Мазепе я не подумал. Сразу вспомнился памятник в Киеве. Всадник с порначем в руке и надпись: "Богдану Хмельницкому Единая Неделимая Россия". О генерале Скоропадском я слышал мало. Знал, что генерал-адъютант Конного полка, Пажеского корпуса. И этого достаточно. Если пройдет -- Украина станет совсем "приличной".
"Переходя от одного к другому и посматривая по сторонам, чтобы не внесенные в список не подслушали, говорю, что в шесть вечера надо собраться на бульваре. Назначаю аллею. Никто не должен ничего знать. Иначе будет беда. Гарвардский студент -- летчик-козак, как всегда непроницаемо сдержан. Мичман изумлен. Юнкера так и впились в меня глазами. Пытаются догадаться.
Вечером собираемся в самом укромном уголке. Весь бульварчик совсем маленький, но сюда никто не ходит; оглядываемся. Нет ничего, не следят. Да и что вообще подозрительного... просто компания Козаков собралась поболтать. Начинаю говорить:
-- Генерала Скоропадского... военная диктатура...
-- Ура!,.. -- Юнкера не выдержали. Хорошие, нечего сказать, заговорщики. А варшавский гимназист Д. еще лучше -- снял фуражку и давай креститься от радости. Хватаю его за шиворот.
-- Помните, господа -- дело может быть опасное... Хотите -- едем! Силой никого не тянуть.
Говорим о том, что сначала гетман, а потом, в свое время, Переяславская рада. Юнкера сияют, благодарят, что я внес их в список.
-- Господин поручик, а Борька Лысенко как же? Не берем его?
-- Нет, господа, не могу... Он слишком тихий.
Иду домой -- сложить ручные вещи. Ночью выезжаем с предписаниями отправиться в служебную командировку. Мы не знакомы друг с другом. Случайно едем вместе. Бог его знает, что мы разыграем в Киеве -- оперетку вроде... "Запорожца за Дунаем" или примем участие в трагедии..."
Свободное копирование
