XIII
С получением пушек я из козака пешей сотни превратился в старшего офицера конно-артиллерийского взвода, который было решено сформировать при Курине. Командиром взвода был назначен поручик Овсиевский, который был моложе меня по службе в старой армии, но раньше поступил в Куринь.
Мне неоднократно придется повторять "я сделал то-то", "я приказал то-то" и. почти не придется упоминать о распоряжениях моего начальника -- командира взвода. Дело в том, что поручик Овсиевский, хороший офицер и отличный товарищ, артиллерийское дело знал неважно (он окончил пехотное училище во время войны, но вышел в артиллерию). Кроме того, милый мой командир в Лубнах всецело был занят личной жизнью, нагоняя время, упущенное во время войны. Я в нужных случаях командовал ему "смирно, господа офицеры!", представлял на подпись бумаги, спрашивал, когда полагалось, разрешение сделать то или другое -- словом, внешняя сторона соблюдалась со всей строгостью. В смысле работы Овсиевский предоставил мне полную свободу, ни во что не вмешивался и никогда не отменял моих распоряжений. Между нами установилось своего рода разделение труда -- один считался командиром, другой командовал. Личные отношения между командиром и старшим офицером были отличные. Я с удовольствием вспоминаю о корректном и очень сердечном по натуре поручике Овсиевском. В городе считали, что "артиллерию" формирую я.
Во взводе состояло еще несколько офицеров разных родов оружия. Одно время наводчиком был моряк -- младший лейтенант, привыкший к обращению со своими двенадцатидюймовыми громадинами, но быстро ориентировавшийся и в материальной части трехдюймовой полевой образца 1902 года системы Путиловского завода.
О летчике бароне Доршпрунге я уже говорил. Он тоже прослужил во взводе недолго -- месяца два. Был вторым номером при орудии -- отворял замок.
Имелся у нас и офицер -- еврей, двадцатилетний прапорщик Мочерет, окончивший при Временном правительстве наше Михайловское артиллерийское училище. Он мне много рассказывал о революционном Петрограде и быте училища в ту эпоху. Отлично дисциплинированный, подтянутый, лихо-щеголеватый юноша, он ничем не отличался по своему облику от михайловцев дореволюционного времени. Относились к нему хорошо, но после первого же боя начали за глаза посмеиваться. Под пулями прапорщик Мочерет вел себя очень неважно. Надо быть справедливым -- во взводе состояло еще двое евреев -- солдат Великой Войны, ездовой Оштрах и вольноопределяющийся доброволец, сын богатого лубенского сахарозаводчика, раньше в армии не служивший. И тот и другой отлично переносили опасность. Ездовой впоследствии хотел записаться в Южную армию, вольноопределяющийся -- в Добровольческую. Обоим пришлось отказать. В Южную евреев вообще не принимали, в Добровольческой интеллигентному еврею пришлось бы тяжело среди простых солдат-южан с их исконным антисемитизмом.
Одно время я поручил было заведование конским составом кавалерийскому офицеру корнету Л. Н. Мосолову, жившему в Лубнах, но молодому корнету работать в Курине не хотелось. Он всего несколько раз появился в конюшнях и вскоре уехал на Дон. Несколько дольше прослужил прапорщик-артиллерист, очень демократического происхождения, фамилию которого я не помню. Отец его занимался извозным промыслом. Прапорщик был относительно культурным молодым человеком -- среднюю школу кончил, но в один прекрасный день попался в самовольной реквизиции в свою пользу -- по существу в грабеже. Мне было приказано арестовать своего подчиненного, но он успел скрыться из Лубен.
Свободное копирование
