В начале апреля (числа не помню) в Лубнах козаки Куриня по показаниям местных жителей арестовали большевика-матроса, тайком вернувшегося в город. Рассказывали (сейчас не проверишь),что он при красных сам хвастался участием в убийствах морских офицеров в Севастополе. Помогал бросать их живыми в топки котлов. Я был в канцелярии Куриня, когда туда привели арестованного. В комнату набилось много офицеров и солдат. Чувствовалась захватившая всех злоба. Ругались. Один из офицеров хотел ударить. Помощник атамана Куриня полковник К. (генерала Литовцева не было) резко остановил.
-- Господа офицеры, здесь кабинет атамана Куриня, а не полицейский участок.
Не забывайте этого.
Поутру во флигель-казарме стоял гул возмущенных разговоров.
-- Неужели не расстреляют?
Все требовали смертной казни -- монархисты, социалисты, хуторяне, учащиеся. К вечеру стало известно, что комендант уезда, полковник Шулков приказал назначить военно-полевой суд из состава чинов Куриня. Выслушав свидетелей, суд приговорил матроса к расстрелу. Приговор был утвержден и на рассвете приведен в исполнение командой, занаряженной от одной из пеших сотен. Поутру один из офицеров, расстреливавших осужденного, рассказал мне, как это было. Вывели за город к железной дороге. Привязали к дереву. Очень волновались. Когда наступил момент командовать и стрелять, командир взвода совсем растерялся.
-- Знаете, мы не знали, как это полагается делать... Все в первый раз...
Кто-то выстрелил по своей инициативе. Промазал. Смертник начал рваться, а офицер все медлил. Выручил гимназист-семиклассник. Не "веселый расстрельщик" П. Другой -- совсем уже не жестокий и никогда не бывший в бою. Крикнул офицерам:
-- Господа, что же вы делаете? Он убежит...
Подбежал вплотную, вскинул винтовку и дважды выстрелил матросу в лицо и в грудь.
-- Да, знаете, молодчина, не растерялся, а мы совсем того...
Тело выдали родственникам. Хоронили довольно торжественно -- семья была зажиточная. По южнорусскому обычаю везли в открытом гробу. На подушке моталась восковая голова, один глаз был завязан. В Курине как раз шли занятия. Их, конечно, не прервали, когда колесница ехала мимо. В артиллерийском взводе была на очереди стрельба холостыми зарядами. Чтобы не полопались окна в гимназии, в гильзах оставили только капсюльные втулки. Без всякого умысла вышло так, что я скомандовал "огонь!" как раз в тот момент, когда похоронная процессия показалась из-за угла. Вороные лошади мотнули головами. Красивая молодая баба, любовница расстрелянного, сильно завыла. Рассказывали, что потом она покончила с собой. Отравилась.
Военно-полевой суд и расстрел произвел в Лубнах очень сильное впечатление. БольшеЕизанствовавшие рабочие винного склада и местных заводиков сразу замолчали. Расстреляй мы этого матроса без суда, это никого бы не поразило. Просто очередное беззаконие, каких со времени революции много было. Подействовала именно легальная или, по крайней мере, казавшаяся легальной, процедура, вежливое обращение с родственниками расстрелянного, опубликование приговора в газете. Интересная психологическая подробность -- расстрел повлиял не только на симпатизировавшие большевизму слои лубенского населения, но и на "Козаков" Куриня, особенно на солдат-фронтовиков, участвовавших в революции. Они тоже почувствовали, что "начальство пришло" и притом начальство, которое не шутит.
Адъютант Куриня, ротмистр Белецкий, рассказал мне о своем вестовом, добровольно оставшемся при ротмистре после развала фронта:
-- Знаете, он хороший парень, но, понятно, тоже был тронут революцией. Иногда грубил... Сегодня прямо шелковый -- даже воду мне на руки лил совсем иначе.
Свободное копирование
