Тысяча девятьсот восемнадцатый год - 31

Итак, шла война за освобождение Украины от "роciян". Я не хочу, понятно, утверждать, что в 1918 году в украинских частях не было фанатиков-самостийников. Конечно, были. Готов даже допустить, что бывший офицер лейб-гвардии Литовского полка полковник Петров искренне думал при взятии Полтавы, что исправляет дело Петра I. В одном только я не сомневаюсь -- огромное большинство офицеров и добровольцев, дравшихся с большевиками под украинским флагом, духовно не имело ничего общего ни с гетманом Мазепой, ни с "мазепинцами" XX века[1].

Что касается "республиканцев", то еще до союза с немцами "...козацький склад республиканцiв був дуже старшиньско-iнтелiгентський на зовнiшжй взгляд..." Для меня нет ни малейшего сомнения в том, что без этих "чужеродних", по мнению Петрова, элементов, украинские части весной 1918 г. не имели бы боевой силы.

Совершенно не та была атмосфера и в Лубнах, да, вероятно, и повсюду, где махали платками и подносили цветы украинским авангардам. Не совсем случайно под наклеенным по городу объявлением с призывом записываться а части, о котором я уже напоминал, стояло три "украинских подписи":

Петров

Григорьев

Афанасьев.

Нельзя, однако, отрицать, что украинский желто-голубой флаг и вся вообще украинская видимость добровольческих частей, за которыми шли немцы, отпугивали многих и многих из противников большевиков. Записывались, во-первых, те, которые считали себя украинцами (в огромном большинстве -- я очень на этом настаиваю -- несамостийниками), затем, едва ли не больше всего, мало рассуждавшая, но горячо переживавшая события учащаяся молодежь, а из многочисленных офицеров, "просто русских", лишь отдельные, по натуре очень активные люди. Остальные пока присматривались, -- в большинстве сочувственно, не желая связывать свою жизнь, а возможно, и свою смерть, с чужим флагом и получужим делом. Кроме того, очень значительную роль играла и та душевная подавленность большинства офицеров, о которой я подробно рассказал в главе I. К числу сочувственно присматривавшихся принадлежал первые дни и я, но в то же время чувствовал, что меня все сильнее и сильнее тянет к знакомым горным пушкам, из которых наши офицеры-михайловцы обстреливали большевистские эшелоны и бронепоезда. Я не привык оставаться зрителем.