О падении влияния крайней левой я уже говорил. Надо еще отметить, что и правое меньшинство и умеренное большинство считали социалистов огулом интернационалистами и (впоследствии) пораженцами. Это было справедливо в отношении большевиков и части меньшевиков, но в применении к большинству офицеров было неверно. Идея революционного патриотизма была совершенно чужда огромному большинству студентов.
"Последние дни мира. Живем на даче в селе Исаковцах у самой австрийской границы. Она еще открыта. По-прежнему около моста с полосатым шлагбаумом толкутся гладко выбритые любезные чиновники в высоких кепи. Иногда по пыльному шоссе промелькнет автомобиль. Как будто все, как прежде. Купаемся, ездим на лодке на бессарабскую сторону Днестра, рвем там лесные орехи. Хохот, крик. Веселая молодая компания... Но говорим и думаем об одном -- будет или не будет? И многим, очень многим втайне хочется, чтобы было. Сами не знают почему, но крепко уверены -- если будет, победим.
Не можем не победить..."
"... В один душный тихий вечер по шоссе из местечка Жванца проскакал всадник. Как сейчас вижу. Гаснущая полоска зари, темные тополя и громкий стук копыт по щебню. Через полчаса все узнали. "Мы, Божьей помощью Николай Вторый..." Мобилизация.
На следующее утро отец отправил маме в Кисловодск, где она лечилась, телеграмму: "Сегодня переезжаем в Каменец". Мама сохранила врученный ей бланк: "Сегодня переезжаем конец".
Потом мы не раз вспоминали не совсем случайную ошибку переутомленного телеграфиста. В те апокалиптические дни должно быть было трудно выстукивать обыкновенные слова.:
"... Вернулись в город. Там все кипело. Таборы мужицких телег, плачущие бабы, речи, овации офицерам. В несколько дней армия стала своей, близкой, родной.
Я был два года на Великой Войне. В гражданской так или иначе участвовал с марта восемнадцатого. Пришлось пережить много светлых минут и не меньше горьких. Но два момента великого подъема ярче всего врезались в память. Первые дни Великой Войны и взятие Харькова добровольцами".
"Манифестации. Первый раз молодежь пошла по своей воле за трехцветными знаменами. Гимназисты бросились сразу, пели гимн, кричали до хрипоты, неистовствовали. Студенты сначала стеснялись. И на улицу тянет, и Бог его знает, что еще скажут... Все-таки неудобно же вместе с губернатором "ура" кричать. Но через день, два и они кричали. Сначала уверяли друг друга, что пойдут "посмотрят на манифестации". Потом здоровое чувство взяло свое. Крайняя левая молчала. Они были какие-то совсем жалкие, точно раздавленные в эти дни. Говорить против не могли, да и безнадежно бы было".
Опять Петербург-Петроград. Дома бабушка и дедушка, тетя, дядя -- все не признают переименования "Царствующего Града Святого Петра".
-- Получается что-то сербское...
Мне "Петроград" нравится. Ничего не поделать -- вырос в провинции.
"В подавляюще длинном коридоре университета в перерывах между лекциями точно улей гудел. Война, война... Ни о чем другом не говорят. Трудно думать о зоологии, трудно работать".
"Мои товарищи студенты разбились на три группы. Первая, самая большая -- приемлющие войну без всяких оговорок. Здесь не было речи о том, народна она или не народна, нужна ли полная победа или достаточно отбросить противника с русской территории. Если применяться к формулам, изобретенным позже, то мир представляли себе не иначе, как "с аннексиями и контрибуциями".
"Человек 800 сразу поступило в военные училища и вольноопределяющимися в части.. Через этих новых юнкеров установилась непосредственная связь с армией. Знакомились с порядками в училищах. Появился интерес к военным знаниям. На лабораторных столах можно было видеть учебники военных наук и черные книжечки уставов. Постепенно юнкера притягивали к себе все новых и новых друзей. Было бы ошибкой считать, что студенты шли в военные училища, боясь мобилизации. О ней в начале войны не было и речи. Первый приказ о призыве студентов был издан около Рождества. Фактически он был осуществлен гораздо позже. Во всяком случае, в течение 14--15 года ни один студент призван не был. Кроме того, в училища поступало много и тех, кто по действовавшим законам не подлежал призыву".
"...Добровольцы так или иначе шли на войну. Их давала первая, наиболее активная группа. Вторую категорию составляли колеблющиеся. Студенты, которые были слишком штатскими по духу, чтобы добровольно стать военными. Они ни в малой степени не были пораженцами. Искренне хотели победы, но в то же время боялись ее. Не могли порвать со старыми интеллигентскими навыками мысли, с расплывчатостью, туманностью, с традиционными ее колебаниями. Инстинктивно хотели победы, но в то же время боялись, что она усилит существующий строй.
Не могли добровольно поставить крест над обыкновенной человеческой жизнью.
Тяжело подойти к последней черте; в особенности тяжело тем, у кого юность прошла... Колеблющиеся в массе были старше, чем первая группа. Позже, когда началаись призывы студентов, они шли в армию, учились военному делу, но как раз настолько, насколько требовалось. Подвертывался случай -- охотно оставались в тылу. Если его не было -- отправлялись на фронт без огня, без веры, с молчаливой покорностью мобилизованных..."
Принадлежность к "первой" или "второй" группе только до известной степени обуславливалась политическими убеждениями. Они определяли то или иное отношение к идее отечества, к войне, победе, но самый важный и самый тяжелый вопрос -- идти или не идти -- решался, главным образом, в зависимости от душевного строя человека.
Свободное копирование
