4 февраля
Пусть бы голос всегда так звучал, как звучит сегодня! Показ двадцатого. Не отменю ни за что. Надоело ждать.
Крематат любит, как я пою, это я чувствую. Минин менее музыкален, чем он. Вечером зашел ко мне Борис Пронин. Мы решили начать писать его мемуары. Он даже принес мне тетрадку для этого. Рассказывает он иногда замечательно и с такой массой деталей.
Борис мой земляк: родился тоже в Чернигове. Он учился там в гимназии и очень дружил с Ильей Сацем, будущим композитором МХАТа. Он рассказал: «Мы с Ильей интересовались лишь греческим и латынью, остальные предметы нас оставляли равнодушными, и мы их совсем не учили. Нас оставили на третий год в пятом классе и не выгнали только оттого, что мы знали греческий и латынь лучше всех в городе...»
Нам с Борисом всегда ужасно весело и интересно, я часами могу его слушать. Это он привел Илью Саца к Станиславскому.
Борис повел меня к меценатке Полине Исаевне — у нее старушка мать и тихий уют. А главное — питание. Я сегодня ничего не ела, поэтому и пошла. У них были еще актеры Александринки Мгебровы. Она — Виктория Чекан — чудесно читала два рассказа Мопассана, читала лучше всех наших чтецов. Жаль, что женщины стареют...
Было очень вкусно, я да и все мы — артисты — наелись досыта. Хозяева от моего пения, от рассказов Бориса и чтения стихов Виктории Чекан были в восторге. Занялась заря. И тут Шура Мгебров вдруг встрепенулся, кинулся к окну, выходящему на Невский, распахнул его и во всю мочь заорал гимн «Боже, царя храни!» и т. д. Мы оттаскивали его от окна и хохотали до слез. Хозяева замерли от ужаса и наконец постарались нас поскорее выпроводить. Мы расстались как лучшие друзья. Старушка на прощанье втиснула мне в руку тридцать рублей и кулек с яблоками и конфетами. Милейшая старушечка!
На другой день Борис сказал: «Немирович всю жизнь завидовал Станиславскому. Одну из глав своих мемуаров я назову «Моцарт и Сальери, или Станиславский и Немирович».
А книга будет озаглавлена «Воспоминания Бориса Пронина, рассказанные им самим. Записала Татьяна Лещенко».
Кстати, Борис провожал меня домой. Мы шли по неосвещенной Фонтанке мимо дома, где жил Державин, — тускло-бело-темно, и словно воистину перед нами вставали тени прошлого...
Борис с глубокой серьезностью сказал мне, что для голоса необходимо есть! Кто этого не знает! Я хохотала до слез.
Написала заново про Клиффорда. И, по-моему, хорошо. Клиффорд был бы доволен, я знаю.
Свободное копирование
