В то лето я много и продуктивно работала. Между прочим, сделала портрет Ольги Никандровны Каратыгиной. В профиль, в сумерки, на фоне старинного полукруглого окна. Она сидит скрестив руки, завернувшись в полосатый пестрый шарф. В окне виднеется дорога, зеленые холмы и кущи деревьев. Портрет был исполнен техникой подкрашенного рисунка.
Потом я написала большого размера вывеску (два метра длиною) на листах железа. Работала я ее с редким подъемом, да просто с восторгом. Эта вывеска предназначалась для деревенской чайной. Я сделала ее в три дня. На ней изобразила молодого крестьянина и его жену пьющими чай. Фигуры в натуральную величину и взяты ниже колен. Посредине картины я поместила стол. На нем два яркорасписных чайника, один на другом. Из их носиков шел клубами пар. Еще на столе виднелась тарелка с нарезанной колбасой и рассыпанная связка баранок. У крестьянина были льняного цвета волосы и брови, голубые глаза и ярко-розовое вспотевшее лицо. Он в приподнятой руке с растопыренными пальцами держал блюдце, полное чая, а в другой — обгрызанный кусочек сахара. Он был в русской подпоясанной рубашке и в домотканых широких, в полоску штанах. На картине справа, по другую сторону стола сидела его жена. Черноглазая женщина, темноволосая, с ровным пробором в волосах. Она держала в руках младенца, завернутого в одеяло, сшитое из мелких ярких лоскутков. Комната оклеена дешевыми полосатыми обоями. В окно видна дорога, пригорок с белой церковью и кладбищем. Я исполнила ее неплохо. Работала без живой модели, только иногда просила кого-нибудь из друзей показать мне в определенном движении и разрезе руку, или пальцы, или наклон головы.
Вспоминаю, какая веселая, пестрая толпа крестьян собралась смотреть, как ее будут водружать над дверью избы-чайной. Она много лет висела там, мало изменяясь. А какова ее судьба сейчас — не знаю. Я говорю о ней так подробно, потому что она была единственная сделанная мною жанровая вещь, и неплохая. Но, к сожалению, мне не пришло в голову снять с нее фотографию.
Когда надвинулась осень и дни стали коротки, а вечера темны и длинны, мы по вечерам в парке собирали в огромные кучи хворост и упавшие ветки и зажигали костры. Я всегда очень любила огонь, особенно огонь, овладевающий костром, и любила наблюдать за его движением. Сначала пламя бегало по тоненьким веткам и былинкам, потом, постепенно, забиралось внутрь, как бы замирало на мгновение, а потом, с шипеньем и треском, то взлетало высоко вверх на воздух длинными красными языками, то расстилалось между набросанными сухими ветвями. Столбы ярких искр крутились и плясали на фоне черного неба.
Звезды то меркли, то светло блестели холодным блеском, по мере того сильно или слабо вспыхивало пламя.
По соседним кустам, по склоненным веткам деревьев и по верхушкам бегали отблески огня, освещая их красноватым светом. Глубокие тени все время шевелились. Кругом было таинственно и фантастично… Так родилась моя акварель «Костры». За то лето у меня появилось много новых творческих детей, и неплохих детей. Матери не было стыдно за них…
Свободное копирование
