Весной 1948 года в Ачинских лагерях вспыхнуло восстание политических против произвола уголовников и потворства им со стороны начальства. В общем-то и начальство было бессильно усмирить разбушевавшуюся стихию, и в конце концов они были вынуждены провести реорганизацию – отправить основную массу политических в другие, специально для них построенные лагеря. Так я угодил в Степлаг (Джезказганский рудник), когда там и лагеря-то еще не было, одно только название. Везли два месяца. Многие умерли в пути. Прибыли. Раскаленное солнце, голая степь. Вонючая вода – по выдаче.
Строили сами для себя. Сначала «зону» огораживали колючей проволокой в несколько рядов, вышки для «вертухаев» с пулеметами сооружали. Потом бараки для зеков и дома для начальства и охраны. Одно утешало – условия жизни для «обслуги» были тоже незавидные: солнце над головой и песок на зубах для всех одинаковы…
Первые два года держали всех «без выхода», то есть после работы запирали в бараке до утра. Духота дикая, вонь, параша. Все были «в номерах»: лоскут с номером нашивался на грудь и спину рубахи, на колено штанов, а зимой на телогрейку и шапку.
Позднее, когда огромная зона была поделена на три части (по четыре тысячи человек в каждой), когда отделили заборами бараки, то в вечернее время можно было находиться в большой зоне, где столовая, баня, мастерские, конторы начальства. После отбоя и вечерней поверки загоняли на участок своего барака и закрывали на замок до утра. Но там хоть уборные построили, а параши остались только в БУРе, куда сажали за малейшее нарушение или отказ от работы.
Работал долгое время на каменоломне. Жара до 40 градусов, жажда, а мы кайлом грохаем по 12 часов ежедневно. Потом на цинковых рудниках был. Не знаю, что страшнее…