18/VIII
Кем-то брошенная лодка,
Чей-то след уходит в чащи.
Тигр, бесшумною походкой,
Подошел к оленям спящим,
А в вечернем небосклоне
Звезды чисты и нетленны.
Старцы, встав, подняв ладони,
Славят Бога во вселенной.
Это написала я на Колыме. Почему и что написала — сама не поняла. Так — встала картина. Почему встала? Сейчас, занимаясь пребыванием Прокофьевых в Туруханске и раздумывая о шаманстве, которое они там видели, я вспомнила свои переживания Неба на Колыме, и мне проясняется власть Неба нaд человеком. Огромного северного Неба: она, эта власть, вызывает потребность шаманства — ударов бубна и пляски, как дороги к небу. Шаман стоит и поет. Он собирает в бубен духов. Духи, вестники неба — материализуются в птиц. Или — сказать иначе — птицы воспринимаются как вестники Неба. Недаром у шорцев мироздание начинается так: было небо и вода. Бог (Торум, Эльген или разные другие имена) летал над водами, и с ним летала птица (гагара). Он послал ее нырнуть на дно. Гагара нырнула и в клюве принесла клочочек ила. Из этого — выросла земля. Сначала земля была маленькая, потом стала расти. Это — попытка найти образы, в которых воплотить акт творчества. Шаман это и делает: ищет дорогу к небу. Все шаманство — отыскивание дорог. Нырок в неизвестное, именуемое водой. Образы — аморфны. Законы — еще не найдены, не вставлены в каркас языковых норм. Нормы языка — это ведь коралловые отложения. Лингвист изучает кораллы, не задумываясь о моллюске, который их создал. <...>
Свободное копирование
