Решение Совещания немедленно было сообщено Главнокомандующему по телеграфу. Каково же было удивление всего {31} Совещания, когда от Главнокомандующего был тотчас же получен по телеграфу протест против решения Совещания и требование немедленно ассигновать новый кредит, так как он ожидает скорое наступление, при котором к постройке дороги будет несомненно приступлено и кредит потребуется по его Прямому назначению.
Даже мягкий по своему характеру и всегда искавший примирительного решения Граф Сольский предложил ответить Главнокомандующему, что нельзя хранить денег по отдельным мешочкам и следует испрашивать кредит тогда, когда имеется возможность израсходовать и с пользою для дела и предложил сначала взять неизрасходованные суммы на то, на что они нужны, а уже потом просить полномочий на производство новых расходов, когда обстоятельства будут отвечать новым потребностям.
Помнится мне и другой характерный для Главнокомандующего Генерала Куропаткина случай. Это было всего несколько дней спустя после моего назначения. Я жил еще на Литейной в квартире Государственного Секретаря, так как квартира Министра Финансов была еще в полном беспорядке.
Генерал Куропаткин только что получил назначение. Печать встретила его назначение с величайшим восторгом. Сам он был полон радужных надежд и говорил открыто, что ему нужно только время собрать армию, а в победе над "макаками" не может быть сомнения.
В один из первых дней после своего назначения, он приехал ко мне на Литейную и сказал, что хочет переговорить на чистоту по личному вопросу и просит меня дать указание моим представителям в подготовительной Комиссии для внесения дел в Особое Совещание, чтобы они не резали кредитов и "не ставили его в смешное положение отстаивать в Совещании кредит, касающийся его личного положения".
Не зная о чем идет собственно говоря вопрос, я просил его сказать мне, в чем именно проявляют представители Министерства ненужную скупость. Он объяснил мне, что накануне в Комиссии рассматривался вопрос о размере содержания его, как Главнокомандующего. Военное Министерство полагает по примеру того, что было назначено в 1878 году Главнокомандующему в турецкую войну на европейском фронте, В. К. Николаю Николаевичу старшему, определить новому Главнокомандующему содержание в размере 100.000 рублей в месяц и, кроме того, выдавать ему фуражные деньги на 12 верховых и на 18 подъемных лошадей.
Представители же Министерства Финансов предлагали назначить личное содержание по 50.000 рублей в {32} месяц, так как у Генерала Куропаткина не может быть тех расходов на представительство, которые нес Великий Князь, а против выдачи фуражных денег возражали вообще, заявляя, что едва ли придется пользоваться лошадьми, так как следует полагать, что военные действия будут сосредоточены на линии железной дороги, и Главнокомандующему, если и предстоит отлучаться в сторону, то не нa такое продолжительное время, чтобы можно было иметь постоянных верховых, а тем более вьючных лошадей.
Долго мы говорили на эту тему, я старался всячески доказывать, что для личного положения Генерала важно показать всем его окружающим умеренность в окладе содержания, так как по его содержанию будут определяться оклады и других военачальников, и в особенности просил его не настаивать на таком большом количестве лошадей для его личного пользования, так как их в действительности или вовсе не будет, или число их будет значительно меньше, а выводить в расход "фуражные" на несуществующих лошадей тоже не хорошо, так как это будет служить только соблазном для его же подчиненных.
Мои аргументы не привели к цели, Генерал продолжал настаивать и заявил, что внесет свою точку зрения в Особое Совещание, что он на самом деле и сделал, и Совещание решило вопрос согласно его желанию. Так и получал он все время эти спорные "фуражные", не имея на самом деле ни одной подъемной лошади и всего одну верховую, поднесенную ему кажется Москвою при его назначении. Жил же он все время в поездах Китайской восточной железной дороги и не отходя вовсе от линии этой дороги.
Но всего характернее при этом была последняя часть нашей первой беседы.
Когда мы исчерпали предмет нашего спора, и каждый остался при своем мнении, Генерал Куропаткин стал меня просить вообще поддержать его в трудном положении, говоря, что с своим отъездом вдаль, он остается без всякой поддержки, а между тем чувствует, что может в ней очень нуждаться,. в особенности в первое время своего вынужденного отступления и тяжелого приготовительного периода.
При этом он взял с моего стола лист чистой бумаги, провел на нем горизонтальную черту и в левом углу поставил довольно высоко над чертою звездочку, прося, чтобы я следил за его изображением.
"Вот - говорил он - это звездочка над горизонтом, это я в данную минуту. Меня носят на руках, подводят мне {33} боевых коней, подносят всякие дары, говорят приветственным речи, считают чуть ли не спасителем отечества, и так будет продолжаться и дальше до самого моего прибытия к войскам, моя звезда будет все возвышаться и возвышаться.
А когда я приеду на место и отдам приказ отходить к северу и стану стягивать силы, поджидая подхода войск из России, те же газеты, которые меня славословят, станут недоумевать, почему же я не бью "макак", и я начну все понижаться и понижаться в оценке, а потом, когда меня станут постигать небольшие, неизбежные неудачи, моя звезда станет все ниже и ниже спускаться к горизонту и затем зайдет совсем за горизонтальную черту. Вот тут-то Вы меня и поддержите, потому, что тут я начну переходить в наступление, стану нещадно бить японцев, моя звезда снова перейдет за горизонт, пойдет все выше и выше, и где и чем я кончу, - этого я и сам не знаю. Вашей поддержки я никогда не забуду".
Этот рисунок долго сохранялся у меня и пропал вместе со всеми моими бумагами, когда нам пришлось покинуть наш дом и родину. Не дожил бедный Куропаткин до восхождения его звезды, а за горизонт он успел сойти, пережил всеобщее забвение, когда последствия японской войны быстро загладились, дожил и до великой войны, сначала долго был не у дел, затем, в самый последний, бесславный период, получил назначение, не успел, да вероятно и не мог ничего сделать, участвовал в каких-то военных операциях в Туркестане уже во время большевизма и умер в нищете в деревне, близ своей усадьбы в Псковской губернии, занимая должность волостного писаря.
Свободное копирование
