Вспоминая потом пережитое мною время военной невзгоды, я должен сказать, что по сравнению с последующими годами, когда не было внешнего осложнения, мое личное положение было сравнительно более легким, нежели после окончания войны.
Как это ни странно, но это первое время моей работы среди условий военного времени было, пожалуй, самое легкое и даже приятное из всего 10-тилетия моей работы на посту Министра Финансов.
Меня поддерживали решительно все. Финансовый Комитет принял мой проект сохранения золотого обращения и мер направленных к этой цели не только без всяких возражений, но составил свое заключение в таких лестных для меня выражениях, что резолюция Государя дала мне глубокое удовлетворение.
- Он написал: "Дай Бог Вам сил выполнить этот прекрасный план, который поможет нам выйти с честью из тяжелой войны и довести ее до победного конца".
Но и мое представление и журналы Финансового Комитета, которые я хранил долгие годы, погибли с теми немногими бумагами, которые я хранил у себя до самой минуты моего ареста и обыска в моей квартире 30-го июня 1918 года. Что стало с ними потом - я не знаю. Большевики этого доклада тоже не напечатали. Очевидно он был не выгоден для их целей, - развенчивать все, что было в прошлом, - а может быть он просто погиб в делах Кредитной Канцелярии, когда начался разгром всего после Октябрьской революции.
Со стороны всех без исключения Министров я видел одну готовность помогать мне и отступление от этого {29} исключительного отношения ко мне появилось с той стороны, с которой я его всего менее ждал.
Столь же удачны были и первые мои действия по изысканию средств на ведение войны.
Никто не знал, конечно, сколько времени продолжится война, и каких жертв она потребует. Не было, да и не могло было быть составлено общего плана, и было ясно только одно, - что средств потребуется много, что сокращать требования кредитов на ведение военных действий из Петербурга не будет никакой возможности и нужно готовить средства как дома так и заграницей.
Дома - для того, чтобы не слишком обременять себя иностранными финансовыми операциями и не вызывать нареканий на то, что мы не трогаем внутреннего кредита; заграницей-для того, чтобы обеспечить себя беспрепятственным покрытием наших долговых обязательств без уменьшения полученного мною от моего предшественника золотого запаса и усилить последний заграницею.
Я начал с заграничного займа.
Париж верил в нашу победу над Японией, и мое обращенииe к французскому рынку было встречено чрезвычайно сочувственно. В какие-нибудь две недели без особых с моей стороны усилий мне удалось заключить пятипроцентный заем в 300.000.000 рублей или 800.000.000 франков, в форме краткосрочных обязательств подлежащих выкупу по истечении пяти лет, то есть в 1909-м году, причем группою заключивших этот заем банков было выдано полуофициальное обязательство совершить на том же рынке к сроку погашения займа новый заем для консолидации этого займа. Успех займа превзошел все наши ожидания, и все приветствовали меня с таким успехом.
Должен сказать по совести, что моих заслуг в этом никаких не было, а результат займа зависел только от того, что все верили во Франции, что мы быстро справимся с нашим противником.
Тем глубже было потом разочарование, и тем труднее пришлось мне потом.
Внутренние займы прошли также вполне гладко, и в течение первого года я не испытывал никаких затруднений к покрытию всех военных расходов, а последние были велики и испрашивались самым бестолковым образом. Порядок разрешения военных расходов в то время был весьма простой и не вызывал ни сложных предварительных манипуляций, ни больших прений в Особом Совещании под Председательством Председателя {30} Департамента Государственной Экономии Гр. Сольского, авторитет которого среди Министров, входивших в состав Совещания, стоял необычайно высоко и облегчал мою задачу до последней степени.
Не проходило ни одного заседания, чтобы все Министры, не исключая и Генерал-Адъютанта Сахарова, заменившего Генерала Куропаткина, назначенного Главнокомандующим, не убеждались воочию, что кредиты требуются без всякого обоснования, а иногда и просто вопреки здравого смысла, но приходилось отпускать их беспрекословно, принимая меры только к тому, чтобы их не расходовали при изменении к худшему военных обстоятельств.
Я думаю, что если бы удалось разыскать теперь журналы заседаний Особого Совещания, то едва ли нашлось бы среди них много таких, в которых Министр Финансов не заявлял бы о явной несообразности предъявленных требований, но, после критики их и в ответ на настояния Военного Министра, не заявлял, что он согласен на отпуск средств, дабы не давать Главнокомандующему повода заявить, что неуспех военных операций зависит от недостаточного отпуска денежных средств.
Из этой области моя память удерживает в особенности один характерный случай.
Перед тем, что наша армия, потерпевшая поражение под Лаояном, начала отступать к северу, Главнокомандующий, генерал Куропаткин, настаивал перед Особым Совещанием, разумеется по телеграфу, о необходимости начать постройку ответвления от Китайской Восточной дороги, к юго-востоку, чтобы вести наступление по двум направлениям - одному прямо с севера на юг, вдоль главной линии, другому в обход правого фланга японцев.
Деньги, конечно, были отпущены, но к расходованию их не было даже и приступлено, как началось наше быстрое отступление от Лаояна, и начальный пункт главной дороги, от которого предполагалось вести боковую линию, оказался в руках нашего противника. При следующем очередном отпуске кредитов, я предложил принять эту оставшуюся неизрасходованную сумму к зачету в счет новых кредитов, и мое предложение казалось таким простым и естественным, что никто против него не сделал ни малейшего возражения и даже Государственный Контролер Лобко, всегда поддерживавший все требования Главнокомандующего, более энергично нежели даже Военный Министр Сахаров, допускавший иногда критику весьма поверхностных требований с места, - нашел такую меру вполне логичною.
Свободное копирование
