Политические перемены

Политические перемены

Так или иначе, я теперь особенно внимательно следил за ходом событий. А развивались они стремительно.

Первой сенсацией стало разоблачение «дела врачей». Это усиленно раздуваемое дело, о котором современники услышали в январе 1953 года, конечно, в первую очередь беспокоило евреев. Думаю, все они, как бы ни были подвержены советской идеологии, на этот раз почувствовали непосредственную опасность. Но и для всех, понимающих, как я, сущность нашей системы, это был знак грозящих перемен. Возникал призрак нового периода террора, нового 37-го года, на этот раз начинающегося с евреев.

И вдруг, труп вождя ещё не успел остыть, как всё это лопнуло. Дело «врачей-вредителей», «убийц в белых халатах» было объявлено фальсификацией. Организовал его некто подполковник Рюмин, злодей-карьерист, да ещё, кажется, связанный с иностранными разведками (через год расстрелянный). Мало того. Признания были получены с применением «незаконных методов следствия», что стоило не только здоровья, но и жизни немалому числу обвиняемых. Вот так прямо и было сообщено. Незаконные методы следствия! Советского следствия, причём на самом верху чекистской иерархии! Нечего и говорить, как это было воспринято евреями и моими единомышленниками.

И как продолжение начавшегося устранения беззаконий выглядел разгром Берии. Я в это лето вместе с товарищами по курсу был в военном лагере в Петушках. И вдруг по радио звучит сообщение о подготовке Берией государственного переворота, о пресечении этого намерения, аресте Берии и ряд других разоблачительных заявлений, зачастую довольно абсурдных – о его сотрудничестве с зарубежными разведками, с царской охранкой, с мусаватистами в годы революции и т. п. С невероятной скоростью распространились слухи, зачастую довольно правдивые, об обстоятельствах ареста Берия – танки на московских улицах, разоружение его охраны и прочее. Особая роль в этом справедливо приписывалась Жукову. (Кстати. Между арестом Берии и пленумом ЦК КПСС, давшим официальное сообщение об этом, прошло несколько недель. Не могу припомнить: слухи пришли к нам до или после сообщения). Не припомню, чтобы кто-нибудь высказал сомнение в справедливости акции против Берии. Чуть позже студенчество отреагировало на неё песней:

Лаврентий Павлыч Берия

Не оправдал доверия.

Осталися от Берия

Лишь только пух и перия.

Я был в восторге от происшедшего. В моём представлении сложилась такая картина: это Берия, возглавляя ОГПУ-МГБ, вместе со Сталиным виновен во всех репрессиях, в частности, в фабрикации «дела врачей»; а сейчас к власти пришли люди с чистыми руками во главе с товарищем Маленковым, и уж они-то восстановят попранную справедливость. (Откуда мне было знать, как эта картина далека от действительности. А к толстому Маленкову с тремя подбородками, тогда формально первому человеку в государстве, я испытывал искреннюю симпатию, поскольку для меня он был новым человеком, раньше я нём ничего, кроме имени, не слышал и связывал с ним представления о новом повороте в политике. Позже, когда Маленкова сняли, я огорчался).

Столь же необычно выглядели и первые шаги навстречу Западу. При Сталине Запад однозначно был нашим врагом, прямо не говорилось, но всем было ясно, что с ним не сегодня – завтра война. Представить публикацию в газете статьи зарубежного политика было невозможно. И вдруг в газете «Правда» появляется огромная специально подготовленная дискуссионная статья британского премьера Гарольда Макмиллана, в которой он рассуждает о преимуществах западной демократии. Конечно, рядом помещается вдвое большая по объёму редакционная статья, опровергающая англичанина, показывающая, что их буржуазная демократия – сплошное лицемерие, гроша ломаного не стоит в сравнении с нашей, социалистической демократией. Но удивляло уже то, что статья написана в достаточно уважительном тоне, совершенно не в традициях ленинской полемики, что оппонент не назван ни ренегатом, ни проституткой. А главное – можно прочесть самого Макмиллана, например, такое: «Британский гражданин не испытывает ужаса, когда его утром будит стук в дверь, – это стук молочника или почтальона». (Премьер не знал, что внушающий ужас стук звучал не по утрам, а по ночам). «Правда» тут же поместила карикатуру Бориса Ефимова с подписью: «Утром мистера Макмиллана разбудил весьма неприятный стук почтальона»; изображён стучащийся почтальон с ответом «Правды» в руках и британский премьер, в ужасе вскакивающий с постели. По сравнению с тем, к чему мы привыкли, это выглядело как дружеская шутка.

Поскольку речь зашла о внешней политике, расскажу ещё об одном сенсационном событии, хотя для этого мне понадобится выйти за временнЫе рамки этой главы.

В мае 1955 Хрущёв и Булганин посещают Югославию. Первые слова Хрущёва, сошедшего с трапа самолёта, были: «Дорогой товарищ Тито!» И это по отношению к вчерашнему главарю предателей и шпионов, которого тот же Борис Ефимов изображал не иначе, как с окровавленным топором в руках! Я был в восторге. На стене своей комнаты в общежитии вывесил сделанные собственноручно портреты руководителей двух государств – моего кумира Тито и Булганина, а также рисунки двух флагов. Достал из загашников и поставил на видное место хранимую с первых послевоенных лет брошюру Тито о партизанской войне. (Правда, скоро она снова стала подозрительной по другой причине – автором предисловия был Милован Джилас). А народ немедленно откликнулся на визит известным четверостишием:

Дорогой товарищ Тито!

Ты теперь нам друг и брат.

Как сказал Хрущёв Никита,

Ты ни в чём не виноват.

(Не удивится ли читатель: зачем всё это писать, когда легко можно прочесть в книгах и Интернете много больше и детальнее? Безусловно. Но я пишу свою историю, и мне хотелось бы показать, как это воспринималось современниками, по крайней мере, людьми моего типа и круга).