По отношению к арестованным в июле была применена совершенно особая тактика. Они не были переданы для формального следствия в жандармское управление с участием прокурорского надзора. Их оставило за собой охранное отделение и повело предварительное дознание, без участия прокуратуры, в особом порядке, не предусмотренном в законе, Начальник охранного отделения Зубатов вызывал арестованных к себе в кабинет, угощал их чаем, папиросами и вел с ними "непринужденные" беседы; некоторых выпускал "под честное слово" на несколько дней в город для устройства своих дел, предлагал и давал деньги арестованным для поддержки их семей и т. п. С интеллигентами он вел беседы на тему о возможностях легализации рабочего движения на основе профессиональных союзов, но без политической окраски, под руководством правительства; давал им читать по этому вопросу книги Рузье и Магайма о профсоюзах, переведенные с немецкого его "мамочкой", провокаторшей Серебряковой, или при ее содействии. Рабочим он говорил, что коварная интеллигенция сбивает их на путь политической борьбы для того, чтобы их руками таскать каштаны из огня, добыть конституцию, при которой управлять всем будет буржуазия и придавит рабочих еще крепче, чем при самодержавии. Рабочие не должны итти за этой коварной интеллигенцией, которая их обманывает и губит, а вот правительство может многое сделать для улучшения их положения, только бы они не увлекались политикой. Оно им разрешит объединяться под своим контролем и поможет в их борьбе с хозяевами. Упорствующих рабочих он избивал, а потом вызывал кого-нибудь из семьи избитого, жену или сестру, предлагал ей деньги и говорил: "Вот твой-то все упорствует, не сознается, сам себе вредит, пусть сознается, мы его освободим, и ничего ему не будет. Вот поговори с ним". После этого он давал ей свидание с арестованным, без свидетелей, чтобы она могла его наедине убедить. О таком случае рассказывал мне между прочим товарищ З. Я. Литвин-Седой, который, по его словам, за несколько дней поседел после избиения его Зубатовым (Седому было тогда восемнадцать лет). Сидевший одновременно с Седым в тюрьме рабочий Зиновий Лавров рассказывал тогда Седому, что Зубатов во время допроса схватил его за грудь, сильно потряс, ударил, а потом сказал: "Ну, давай, мы с тобой помиримся, только сознайся во всем, расскажи нам обо всем, и я тебя выпущу, а жене твоей я дам сто рублей", что и выполнил, а Лаврова вскоре выпустил. На удочку Зубатова попали кое-кто и из интеллигентов, и из рабочих. Во-первых, почти все дали откровенные показания, а нескольких человек Зубатов прямо "заагентурил". В их числе -- интеллигентов Рума и Кварцева и ряд рабочих, работавших впоследствии над организацией в Москве зубатовских обществ рабочих механического и текстильного производств. Все арестованные после одного-полутора месяцев были выпущены на свободу и оставлены в Москве.
Начиналась эра московской "зубатовщины", вносившей деморализацию и смуту в недостаточно устойчивые и окрепшие элементы, сильно тормозившей долгое время революционное рабочее движение в Москве.
В ноябре тех из выпущенных, которые продолжали работать не в зубатовском духе, вновь арестовали и возбудили против них уже дело в обычном жандармском порядке, а затем сослали на разные сроки. После этого начались провалы за провалами. В ноябре была арестована группа, которая самостоятельно уже несколько лет работала среди московских рабочих. Эта группа возглавлялась врачом А. Н. Орловым, о встрече с которым незадолго до моего ареста я упомянул. Группа выдвинулась, так сказать, на авансцену после июльских арестов деятелей второго состава "Московского рабочего союза", стала работать под тем же названием и выпустила ряд прокламаций. В ноябре эта группа была ликвидирована {Вот, что телеграфировал московский обер-полицмейстер Трепов по поводу ликвидации этой группы департаменту полиции 10 ноября 1396 года: "Ввиду перехода Орлова к агитации подготовленной на завтра забастовки мастерских Казанской дороги, имеющей осложниться забастовками других дорог, приступаю ночью к ликвидации всего кружка. Трепов".
11 ноября Трепов телеграфировал уже о своих победах: "Результаты ликвидации блестящи: взято несколько мимеографов и гектографов, два пуда "Манифеста коммунистической партии", две пишущих машины, масса краски, желатина, множество нелегальных печатных изданий. Особенно изобличаются означенным Калачевская, рабочий Федоров, Полянский, Корчагин, Синицын, Орлов, Радин, Горяева, Семенов. Кроме того, обыск дал множество улик против второстепенных интеллигентных членов, а также против рабочих. Находятся под стражей пятьдесят один человек: искано пятьдесят девять. Подробности курьерскими поездами. Треков" ("На заре рабочего движения в Москве", стр. 80--81, 1919 г.)}.
В декабре были новые аресты...
Эти сведения, полученные нами о большой работе среди московских рабочих, хотя и прерываемой частыми арестами, являющейся прямым продолжением нашей работы, очень окрыляли нас, поднимали наше настроение. К тому же мы получили сведения, что в Петербурге дело идет еще шире, чем в Москве: там с начала 1897 года идут непрерывные забастовки за сокращение рабочего дня, эти забастовки имеют отклик и в Москве, где завод за заводом выставляют требование о сокращении рабочего дня с одиннадцати -- одиннадцати с половиной часов до десяти часов. Фабрики, работающие двенадцать часов в день, требуют одиннадцатичасового рабочего дня. Стачки обычно кончаются удовлетворением требований рабочих {См. об этом Приложение III.}. Правительство, напуганное этим широким движением, проходящим к тему же под руководством "Петербургского союза борьбы", 2 июня 1897 года издало закон, сокращающий рабочий день на заводах и фабриках до одиннадцати часов для взрослых мужчин и до десяти часов для женщин и подростков до семнадцати лет и запрещающий для женщин и подростков ночные работы.
Несомненно, этот закон, при всем его несовершенстве, был большой политической победой начавшего борьбу русского рабочего класса.
В интеллигенции под влиянием рабочего движения произошел за это время решительный перелом в сторону марксизма {Еще 1 сентября 1895 года бывший народоволец В. Я. Яковлев писал из Москвы в Париж: "Года три-четыре тому назад марксистское направление не могло даже считаться сколько-нибудь заметным явлением русской жизни; теперь оно безусловно господствует: к нему пристало весьма значительнее количество революционно настроенной молодежи... Трактат по этим вопросам Бельтова встречен с восторгом и разошелся с необыкновенной быстротой" ("Былое", No 2 за 1917 год).}.
Появился ряд легальных марксистских книг: Бельтова, Волгина, марксистская газета "Самарский вестник", правда к этому времени уже закрытая, и, наконец, с марта 1897 года стал выходить толстый ежемесячный марксистский журнал "Новое слово", три первые книжки которого мы получили в тюрьме. В нем принимали участие Ленин (под псевдонимом Тулина), Плеханов, Вера Засулич, Струве, Туган-Барановский. С огромным наслаждением читали мы этот журнал, о появление которого не могли и мечтать два-три года назад.
Вспоминалось при этом, как пять лет назад я мечтал встретить в Москве хотя бы одного марксиста, найти хотя бы одного рабочего, которого можно бы начать пропагандировать. И в какое большое движение как среди интеллигенции, так и в особенности среди рабочих вырос за это время марксизм и какие огромные победы он одержал!
Это было как раз в то время, о котором писал Ленин в "Что делать?": "Мы говорим о медовом месяце "легального марксизма". Это было вообще чрезвычайно оригинальное явление, в самую возможность которого не мог бы даже поверить никто в 80-х или начале 90-х годов. В стране самодержавной, с полным порабощением печати, в эпоху отчаянной политической реакции, преследовавшей самомалейшие ростки политического недовольства и протеста, -- внезапно пробивает себе дорогу в подцензурную литературу теория революционного марксизма, излагаемая эзоповским, но для всех "интересующихся" понятным языком. Правительство привыкло считать опасной только теорию (революционного) народовольчества, не замечая, как водится, ее внутренней эволюции, радуясь всякой направленной против нее критике. Пока правительство спохватилось, пока тяжеловесная армия цензоров и жандармов разыскала нового врага и обрушилась на него, -- до тех пор прошло немало (на наш русский счет) времени. А в это время выходили одна за другой марксистские книги, открывались марксистские журналы и газеты, марксистами становились повально все, марксистам льстили, за марксистами ухаживали, издатели восторгались необычайно ходким сбытом марксистских книг" {В. И. Ленин, Соч., т. IV, стр. 373.}.
Вот в какое интересное, незабываемое время жили мы, и понятно было наше подъемное, радостное настроение.
В чтении, беседах, перемежаемых революционными песнями и подвижными, играми на дворике, проводили мы время и не очень жалели, что отправка наша в Сибирь задержалась на три месяца.
Свободное копирование
