Московский физико-технический - 118

4 курс, 1968-1969 гг.

Всю ночь напролет, трясясь в общем вагоне поезда Москва-Ленинград, я бегала в туалет, в начале пути редко, потом всё чаще, и вскоре я практически не вылезала оттуда, спасибо, весь вагон дружно храпел и никто не мешался.

Уже нечем было ходить, а меня всё гоняло. От поноса, вызванного непомерным потреблением арбузов и дынь, чувствовалась слабость, кружилась голова. Закрепляющего у меня не было никакого, и, добравшись кое-как до общаги, я пошла в ближайшую аптеку. Аптека была закрыта по случаю воскресения, но было открыто дежурное окошечко, в котором мне выдали синтомицин в порошках, за неимением таблеток.

Я глотала с отвращением эти порошки, и после приема, сколько я ни запивала водой, вкус жуткой горечи держался в течение часа, и попытки заесть не приводили ни к чему, на час у меня полностью атрофировались все вкусовые ощущения.

Кроме дресни, меня ждал еще неприятный сюрприз - оказалось, что только я записана в нашу комнату - Галя ушла, и с ней ушли Люба и Люда.

Я осталась одна и задумалась, как быть дальше. После того, как я пережила разрыв с Ефимом, это новое разочарование не слишком сильно меня подкосило. Я давно чувствовала, что мы с Галкой внутренне расходимся - то, что выглядело в ней естественным и милым, когда нам было по 18 лет, казалось мне уже ханжеством в 21 год, но было грустно, что она так мало ценила нашу дружбу, несмотря на те мелкие (но возможно совершенно непростительные с ее точки зрения) неприятности, которые я ей причиняла за последний год нашего совместного пребывания в одной комнате. Я тоже слегка устала и тоже была на нее обижена, но не смогла бы поступить с ней так, как она со мной, по воровски, ничего не сказав и не объяснившись - удрать. Остальные в счет не шли. С Любочкой у нас не было задушевных отношений, не было близости и быть не могло, слишком разной у нас была жизнь до института, разное детство - моё, любимой дочки и внучки, и Любино, жесткое, в рабочей среде, ну а Людмила, та всегда шла по пути наименьшего сопротивления, и дружить с ней было невозможно, так как она всегда выбирала тот вариант, который ей был в данный момент удобен. Мы все были в ее жизни абсолютно случайными попутчиками, и она тратила на нас ровно столько жизненных эмоций, сколько было необходимо для приятельского общения и ни на йоту больше. Жизнь ее заключалась в ее успехах в учебе и Славке, и то и другое как обеспечение в дальнейшем ее, Толстопятовой благополучной и сытой жизни. Людочка так и высказала свое жизненное кредо в разговоре со мной на общие темы:

"Сталкивать другого локтем может быть и не хорошо, но другие могут и подвинуться, и освободить место и для меня (подразумевалось, такой умной и трудолюбивой)". К слову сказать, ума и трудолюбия ей было не занимать, она была девочка талантливая и упорная, но подруга никакая.

В общем, Галка ушла, увела наших сожительниц с собой и оставила меня одну, но у меня не было эмоциональных сил возмутиться, да, в общем-то, и прав. Получалось, что я как та лиса, пригрелась у зайчиков, да их и выгнала.

Я решила ничего не предпринимать, ну поселят меня вместе с первокурсницами, которых селят в основном, как попало, они ведь не знакомы ещё друг с другом, и выбирать им не из чего, ну буду я, как Нинка когда-то нас, учить их свысока уму разуму, ну не так это и страшно.

Всё это я и рассказала Наташке Зуйковой, встретившись возле общежития, пожаловалась на свои обиды:

- Ушли, не предупредив, так что я переиграть и подыскать кого-нибудь с нашего курса уже не успела.

Наташка возмутилась не тем, конечно, что они не захотели со мной жить, - это случалось часто и было обычным делом, мало кто прожил в одной комнате все 6 лет учебы, - но тем, что всё было сделано тайком.

Весной всё было хорошо, всё нормально, а потом на тебе - полный развод.

- Галине тяжело было решиться на объяснения со мной, - пыталась я обелить Сидоренко.

Но Зуйкова не согласилась со мной.

- Свинство, и больше ничего, - неожиданно для нее резко охарактеризовала она ситуацию, поднимаясь вверх по лестнице.

Я сидела одна в тишине комнаты и думала, вспоминала, как три года назад я впервые увидела Галку в опустевшем после вступительных экзаменов коридоре общежития, как она мне понравилась, и как мы прилепились друг к другу, больше я к ней, чем она ко мне, проводя много времени вместе. У Галки, как и у Люси Никитиной, всё разложено по полочкам, всё лежат там, где положено лежать, только между Галкой и Люсей было одно очень большое различие - Люська сама была всего лишь частью окружающего мира и не очень-то лестно оценивала себя со стороны, часто была недовольна собой и любила копаться в себе и других, выискивая всякую дрянь, чтобы иметь повод для переживаний, и надоедала мне этим. У Галки, безусловно, центром правильного мира была она сама - не то, чтобы она никогда не ошибалась или не признавала свои ошибки, нет, такого в ней не было, иначе она была бы вообще невозможна для общения, нет, в мелочах пожалуйста, но внутри - нет, внутри был стержень раз и навсегда усвоенных правил приличия и порядочности, и ни на шаг никаких отступлений от него, серый такой монолит несокрушимой железобетонности.

Кроме того, у Галины и окружающий ее предметный мир был на местах, всё сложено, уложено, ничего не валяется, и конспекты буковка к буковке, в общем, никакой безалаберности, одна унылая безнадежность.

У Сидоренко был порок сердца, и думаю, к обидам на меня еще примешивалась усталость от болезней, не только своих, но и моих, то скорую вызывай, то я желудок промываю, то у меня зубы болят. А когда мне лучше, играю до часу ночи в преферанс и беспокою их, когда они уже спят, в общем, были у Галки причины не пощадить нашей дружбы, и она ушла, вся такая правильная, не сбившаяся с пути, аккуратная до тошнотиков.

Думала я и о нас с Натальей. Мы столько лет с Зуйковой в хороших отношениях, но не дружим, а почему? Что-то есть в нас такое, что разнит, иногда для совместной жизни это хорошо, а иногда и нет, не угадаешь. Поселимся вместе, не притремся, и испортятся такие многолетние приятельские отношения, не с кем будет поболтать и посмеяться в тяжелую минуту.

Я уже этого боялась.

В раздумьях я пошла в институт, переписала расписание занятий, купила себе сухарей по случаю поноса и вернулась.

По дороге обратно встретила кого-то с Электроники с нашего курса и мне, как обычно, тут же донесли последние сплетни про Хазанова.

Оказывается, Сашка Бугаев всё же уговорил Ефима на туристическую вылазку, и они пошли довольно большой группой в тайгу куда-то, то ли в Сибири, то ли на нашем Европейском севере. Поход был трудный, очень заедала мошка, и Хазанов разводил пять костров вокруг себя, когда садился испражняться, чтобы ему не закусывали комары голую задницу, а потом всё-таки не выдержал и удрал, уплыл на встречном пароходе, бросив товарищей и наплевав на романтику.

-Да, такие трудности быта не для Ефима, -засмеялась я, прослушав эту историю, и довольная, что он и тут спасовал, пошла в общагу немного развеселившись.