Ирина, Любочка Тютнева, Светка Светозарова отдыхали в спортлагере, и я, затосковав от полного безделья, о котором так мечтала в сессию, отпросилась у мамы и поехала в Пестово.
Выехать пришлось рано утром, и я добиралась довольно долго, но радостная примчалась в лагерь, где меня бурно приветствовала весело проводившая время спевшаяся шайка-лейка. Ленка, девочка на курс моложе, москвичка, укатила на этот момент в Москву, и мне досталось ее место и ее паек. Правда начальник лагеря засек меня почти сразу же, но придираться не стал, и я три дня, на более длительное время меня не отпустили мама и бабушка, прожила в большом оживлении и таком же недосыпе.
Было холодно, и спали все вповалку, валетом, человек этак 6-7 на сдвинутых трех кроватях, скидав в кучу одеяла и матрасы.
С нами ночевал однажды даже парень, симпатичный эрудированный еврейский мальчик, который всё читал нам Есенина наизусть перед сном, а потом целовался с Любочкой, мешая мне спать.
Но к утру я, наконец, уснула, как отрубилась, и проснулась, когда уже было светло с ощущением прохлады в ступнях ног.
Я пошевелила пальцами и почувствовала под пальцами что-то мягкое, шелковистое и теплое. С трудом раздвинув навалившиеся на меня спавшие тела, я подняла голову и посмотрела в конец кровати. Моя нога уперлась прямо мирно спавшей Иришке в подбородок, и я шевелила пальцами и гладила по ее шее, благо Ирка ничего не слышала и даже похрапывала.
Кое-как я поджала ноги под себя, перевернулась на бок и снова заснула.
На второй день, после обеда, Иришка, Любочка, я и еще какие-то малознакомые мне парни из лагеря пошли в лес. Ребята залезли на дерево и стали рубить сухие ветки для костра.
-И я хочу так, - заволновалась Ирина, схватила у спустившегося парня топор и полезла на дерево.
Я посмотрела на ее женскую кисть, на пальцы, слабо охватывающие топорище, и сказала:
-Не люблю я топор в женских руках.
И на всякий случай отошла от дерева, на котором сидела Ирка, вернее Ирка залезла на дерево, под которым стояла я.
Устроившись на толстом суку, Ирка успела лишь пару раз ударить по веткам, как выронила топор, и он упал прямо туда, где я была за минуту до этого.
Надо сказать, что шок пережила не только я, но и Сергеева, которая слезла с дерева бледная и сказала:
-Да, теперь я не скоро решусь взять топор.
Не считая этого благополучно закончившегося происшествия, всё было прекрасно - опять жгли костры, пели песни, пели мою любимую:
"Не осталось ни спиченьки, ни одной, ни одной..."
А Светозарова всё заказывала гостиницу:
"Ах, гостиница моя, ты гостиница..."
Утром народ бегал смотреть рассвет, но я, как всегда, не смогла заставить себя вылезти из постели, несмотря на уверения Светланы, что встреча рассвета на озере - это такая красота, такое удовольствие, которое запоминается на всю жизнь, и ради него можно и подняться.
Я с вечера давала себе слово встать, но утром злобно брыкалась и огрызалась на девчонок, пытавшихся меня разбудить. Любила я поспать утречком, несмотря на назойливое карканье ворон.
Три дня пролетели быстро, я надела свое новое, только что сшитое из сатина платье с молнией, плащ, накрасила губы и задумчиво стояла, ожидая, когда соберется Сергеева, которая шла меня проводить до ракеты.
В этот момент в палатку вошла Любочка и сразу спросила:
-Уезжаешь?
И вздохнув, добавила:
-Ну, вот совсем какой-то другой человек, нарядная, отошедшая от всех нас, с другим выражением лица. Хорошо смотришься.
Я была довольна, что понравилась Любе в своем самодельном платье, сшитом у мамы от нечего делать, и с этим чувством ускакала в Воскресенск.
Свободное копирование
