В конце ноября или в начале декабря приехала, соскучившись, Зойка из Ленинграда, и мы гуляли по Москве и много говорили о Викторе, о постоянных ссорах между ними, о том, что у Вити, Зойка уверена, появилась другая девушка.
Я вспоминала Зоя и Витю вместе и не могла поверить, что у Зойки есть соперница. Другая...зачем она ему, когда у него есть Зойка?
Еще мы пытались найти в Москве Оксанку Тотибадзе и Наташку Антипину21. Наташку нашли в общаге в энергетическом, и пошли втроем посидеть куда-то в кафе.
Наталья была рада встретить одноклассниц, отвлечься от текущей жизни. Мы много болтали, Наташка всё рассказывала про замужнюю девчонку у них в общежитии, которая постоянно что-то скрывала от мужа - выкурит сигарету или выпьет рюмку - мужу не говорите, или купит духи - опять мужу не говорите - очень Антипина осуждала эту политику.
Я молчала, мне не нравился сам предмет разговора - чужие семейные взаимоотношения, и я не разделяла Наташкиной уверенности, что всё должно быть открыто - моя честность и полная открытость в отношениях с Ефимом ни к чему хорошему не привели - то ли объект был не тот, то ли не надо быть совсем уж прозрачной - скучно, наверное.
Хотя, когда я иногда замолкала по своей привычке, в полной отключке от окружающего, Ефим всегда теребил меня, заглядывал в глаза, волновался и спрашивал:
-Ну, о чем ты задумалась? Я всегда боюсь, когда ты вот так сидишь и молчишь, и думаешь, я даже не представляю себе, что ты в очередной раз там накручиваешь в своей голове, и во что мне это выльется.
Зоя объяснила Наташкин рассказ просто╜ - Наташка сама еще не влюбилась и не понимает этих чувств, этого желания быть достойной в глазах любимого.
Перед Зойкиным отъездом, день или два спустя, мы вдвоем пошли еще в кафе-лакомка - недавно открытом на Пушкинской площади.
Пили там горячий шоколад, ели пирожные, потом я проводила Зою на Ленинградский вокзал, а сама поехала в Долгопрудный и благополучно уснула.
Проснулась я от того, что мне было страшно плохо - останавливалось сердце, прошибал холодный пот, мутило по-черному, но не рвало, и я просто как бы задыхалась.
Я встала и, видимо, сказала девчонкам, что мне плохо, совсем плохо, и кто-то из них, то ли Галка, то ли Любочка вызвали скорую.
Приехавшие врачи решили везти меня в больницу, у порога меня начало рвать, кажется, успели подставить таз - в конце концов меня доставили в Долгопрудненскую больницу почти в полной отключке, но не в инфекционное отделение, а в терапию - я сказала, что страдаю хроническим гастритом.
Рвота принесла мне облегчение, мне сделали какой-то укол, и я долго спала, укрывшись с головой одеялом. Проснувшись утром и чувствуя себя совершенно здоровой, в обычной состоянии легкости и воздушности после приступа, я пошла к врачу и стала просить выписать меня - мне некогда было валяться на койке, очень много было дел. Шла зачетная сессия.
Врач очень разъярилась, сказала, что нужно думать о здоровье, что все физтехи одинаковые - только привезут их полумертвых, откачают, а они тут же опять за свою учебу, а потом новый приступ, и опять возись с ними, и т.д. и т.п. Я слушала молча и не возражала (сил не было, ее слова звучали для меня откуда-то издалека, сквозь вату), но и не уступала. Галка принесла мне одежду, и мы с ней ушли.
Я перестала ходить в столовую, варила вермишель, овсянку на воде без молока и масла и ела - что же это была за дрянь!
После пережитого страх съесть что-то не то был велик и проходил медленно, я сильно худела - не ела, и училась, надрывала мозги.
С той поры я не ела сливочный крем много лет. Но от такого рода противных тяжелых приступов меня это слабо спасало - фактически я не переносила никакие недоброкачественные жиры. И доброкачественные тоже, особенно жирную рыбу.
Когда я после приступа пришла на занятия. Иринка посмотрев на меня, грустно сказала:
-Я знаю, почему у Христа были такие глаза, он тоже страдал желудком.
Свободное копирование
