На 8 марта ребята подарили нам мягкие игрушки: мне собачку, а Иришке мишку (хорошо, что медведя не мне; еще одного я не пережила бы).
8 марта тогда еще не было выходным днем, но попало на воскресение, ребята меня поздравили заранее, седьмого, и Павлик, не видя моей бурной радости, возмутился:
-Ты что не радуешься. Мы по рублю с рыла скинулись, чтобы вам подарок купить. А могли бы и пропить такие деньги.
Лебедев был неподражаем. Я засмеялась, и настроение у меня слегка поднялось, хотя я думала в тот момент о том, поздравит меня Ефим или уже нет, и мне хотелось удрать куда-то подальше от этих раздумий и страхов ожидания.
Вечером мне удалось уговорить Люську, мы сорвались и поехали с ней на воскресение в Горький, к девочке, с которой она познакомилась во время вступительных экзаменов и подружилась. В Горьком было сыро и холодно. Мы долго плутали, пока нашли ее подружку, тоже Люську, к которой свались на голову без всякого предупреждения. Мы гуляли в центре, в Кремле, и я спустилась к воде по длинной лестнице перед памятником Чкалову, а обе ленивые Люськи стояли наверху:
-Ей надо спустить пары, пусть идет, а нам эти глупости ни к чему,- важно изрекла Людмила.
Когда мы через два дня вернулись, то я нашла ветку засохшей мимозы у меня на постели - заходил Ефим.
Я подержала веточку в руках, вспомнила большие охапки свежей, пахучей Батумской мимозы, которые я приносила с рынка домой каждое восьмое марта, эти букеты означали для меня начало южной весны, тепло было уже рядом, не то, что здесь, еще только через месяц, и вздохнула.
Никитина осторожно взяла у меня из рук мимозу, сунула в стакан и поставила стакан на стол.
-Не дури, не выбрасывай, пусть стоит, - сказала она тревожно, предвосхищая мои поступки.
-Да пусть, только она не живая, сухая, чувствуешь, не пахнет.
-Да разве мимоза пахнет?
-Видимо, только там, где растет.
Я вздохнула:
-Пойдем, покурим.
Мы взяли сигареты, и пошли курить на свое любимое место на подоконнике возле туалета.
Витька Новиков, который проявлял ко мне неусыпный интерес, громогласно заметил в группе:
-А Зое хватит по шарику кататься, а то сессию не сдаст (я опять прогуляла день занятий из-за поездки в Горький).
-Не волнуйся, сдам и, может, не хуже тебя,- я сердито сверкнула на него глазами
Вечер в общежитии. Я нахально валяюсь на кровати - надо учиться, но я положила рядом с собой учебник физики, а сама смотрю в потолок. Тоскливо.
Приходит с занятий Люся, переодевается, зовет меня покурить, но я не иду. Мне и это лень. Людмиле вечером идти куда-то на вечеринку в группу, и она немного прихорашивается, но в основном занимается самоедством, разглядывая себя в зеркало.
-Черт, какой у меня нос лохматый, Зойка, ну ты посмотри.
-Ну, лохматый, так лохматый, на самом деле вовсе не лохматый, а волосатенький, и это не очень видно, светлые волоски ведь.
-А у тебя лохматый нос?
Люська подходит ко мне близко, рассматривает меня,
-Нет,- говорит она,- нос у тебя нормальный, не волосатый, а у меня у одной такая дрянь растет.
-У меня раньше щеки были сильно лохматые, но от здешней воды весь пух сошел,- говорю я,- так что подожди, и ты облезешь.
Люся успокаивается. Но не надолго, и снова пристает ко мне.
-Ты посмотри, Зоя, я опять располнела.
Мне, которая всё худеет и худеет, полнота не кажется проблемой, Люся совсем не толстая, просто на первом курсе, худее и моложе, она действительно была лучше.
-Щеки из-за ушей видны. Зойка, посмотри, видны?
-Видны,- говорю я, не глядя на нее. -Еще как видны. На два сантиметра торчат с обеих сторон.
-Что ж ты такая вредная! Ну посмотри, видны или нет?
-Ну нет, нет,- уже кричу я,- сама подумай, как нужно жиром заплыть, чтобы такое стало возможным?
-Значит еще нет? Ну ладно,- сразу успокаивается Люся. Но от зеркала не отходит и еще некоторое время недовольно в него смотрится, поскольку сама себе в зеркале не нравится.
В зеркале у нее напряженное неулыбчивое лицо, действительно хуже, чем в натуре.
-Доведешь ты меня своими глупостями, разобью я это зеркало, ну точно разобью,- угрожаю я, давно уже не утруждающая себя и не разглядывающая так внимательно свое отражение.
Люся пугается.
-С тебя станется, и разобьешь,- озабоченно говорит она. - Кавказская кровь горячая, дурная. Надо его спрятать.
-Спрячешь... и как смотреться будешь, по ночам? - насмешничаю я.
Люся вздыхает. Отходит от зеркала, надевает нарядную блузку и, слегка причесав свои светлые рыжеватые волосы, уходит.
Весна, светит солнышко, я иду с Пашкой и Сашкой на занятия, идем мы вдоль корпусов общежития.
Бережковкий что-то мне рассказывает, например:
-Сегодня утром ...
-У них в комнате по утрам мат-перемат стоит, хоть топор вешай,- прерывает его рассказ Павлик, обращаясь ко мне.
Сашка снисходительно косится на Павлика, ничего не отрицает и пытается продолжить дальше, но ему не удается.
-Слышишь паузы в речи,- продолжает злопыхать Лебедев,- это он связки пропускает.
-Зоя, если бы ты слышала эти связки! Уши вянут!
Сашка на секунду замолкает.
-Ну, вот видишь, это опять связка,- в образовавшуюся паузу восклицает Лебедев.
Я начинаю заливаться смехом, а это надолго. И Сашка, махнув рукой, прекращает свой рассказ.
Помню еще рассказ Сашки про Павлика:
-У них в Электростали (Павлик был из Электростали) парни вечером выйдут погулять, поразмяться, встретятся две компании, и бой начинается - стенка на стенку бьются.
-И ты Паша, тоже? - удивленно спрашиваю я, оглядывая довольно-таки неатлетическую Пашкину фигуру.
-Лебедеву как в первый момент дали по очкам, так он всю драку ползал по земле, отодвигая ноги дерущихся, и спрашивал: вы не видели мои очки, не наступите, пожалуйста, - продолжал балагурить Сашка.
-А когда нашел, надел на нос, огляделся, а драка-то уже кончилась.
Рассказ забавляет меня, мы с Сашкой радостно гогочем, а Павлик только сверкает на нас стеклами своих очков.
Если Сашка и матерился, то не при девушках. Речь же самого Лебедева оставляла желать лучшего.
"Фиг" - вот было его любимое слово:
-А на фига ты это делаешь? А на фига это надо? Я просто офигиваю - эти словечки так и летали в воздухе вокруг Пашки.
Наслушавшись его "фигов", я даже придумала такую фразу, позволяющую мне ни фига не делать: "А я думаю, а на фига? И офигиваю".