Московский физико-технический - 49

Тем не менее, я, устав от всех этих дрязг, несмотря на помощь и сочувствие Люси, поехала к Зойке в Ленинград.

Я ходила с Зойкой в ее технологический на занятия, потом мы гуляли по Ленинграду втроем.

Мне так не хотелось возвращаться в Москву, что я зашла в Ленинградский университет спросить, не возьмут ли они меня к себе учиться, зачетка была со мной, они посмотрели и спросили:

-А в чем причина перевода, вроде, Вы вполне успеваете?

-Я очень устала. Большая нагрузка.

-У нас тоже не маленькая,- обиделись в деканате.

-Да, я знаю, но у нас 52 часа в неделю,- ответила я.

Это было небольшим преувеличением, у нас было 48 часов, а 52 было у ребят, у них еще было военное дело, от которого наш курс и предыдущий курс девочек был освобожден. А до этого девушки учились наравне с ребятами и военному делу тоже.

Цифра произвела впечатление, и мне сказали,- Сдавайте сессию и приезжайте.

Но после того как сдашь сессию, а следующая еще так далеко, нет никаких сил действовать, и уходить, даже если у тебя несчастная любовь. За время моей учебы ушла только одна девочка, очень одаренная девочка, разочаровалась в физтехе и ушла, а остальные только мечтали перевестись, но никто ничего не предпринимал, пока не отчисляли.

У Зои в ее техноложке состав студентов был совсем не тот, что у нас, ребят было меньше, чем девчонок, и парни были в цене. Зое на вечеринках часто намекали, что отобьют Витьку.

-Шутят,- сказала я.

-Какие уж тут шутки,- засмеялась Зоя,- нет, правда, хотят отбить.

-У нас как-то это не в ходу,- задумчиво сказала я, вспоминая разные ситуации. Виолетта, конечно, строила глазки Ефиму, но если бы он вдруг всерьез приударил за ней, то она бы страшно оскорбилась, что он принимает ее за такую, которая может подложить подлянку подруге.

Я живу у Зои в общаге, утром девчонки собираются на занятия, а я лежу в постели с книжкой, учебником, но всё равно, мне хорошо.

Одна из девочек, Люся, старательно повязывает шелковый платочек вокруг шеи.

-Ты чего,- спрашивает чернобровая голубоглазая Надя, близкая подружка Зойки,- на улице тепло.

-Маскировка,- отвечает Люся.

-У нее вся шея в синяках, засосы,- объясняет вслух третья девушка, Ирина.

-Где, где засосы?- только что валявшаяся в постели Надька как пружинка вскакивает, подбегает к Люське и срывает с ее шеи платок.

-Ух, ты!- восклицает она,- Правда, я тоже такие хочу, мне и поцеловаться не с кем, ну что за жизнь?

Я слушаю их и смущаюсь, у нас не принято обсуждать вслух такие темы, я старательно красила губы помадой, когда на них были синяки от поцелуев.

-Ну, кончайте болтать, пугаете Зойку,- обрывает Зоя подруг, мгновенно реагируя на мое смущение.

В моду вошла песенка:

"Это школа Соломона Пляра,

Школа бальных танцев, Вам говорят,

Две шаги налево, две шаги направо,

Шаг вперед и два назад."

Вечером, после прогулки по Ленинграду, перед сном, а ложились они поздно, не раньше часу ночи, Зоя поет мне ее, а Надя подпевает.

И еще во всю глотку орут:

"Хочу мужа, хочу мужа, хочу мужа я

Принца герцога, барона или короля."

Тут и я вступаю. Я уже слышала эту песню

"А без мужа злая стужа, стынет кровь моя,

Хочу мужа, хочу мужа, хочу мужа я"- распевает дружный девчоночий хор из пяти глоток в первом часу ночи.

Хорошо мне здесь, но надо ехать в Москву, а то у меня лабы не сделаны, спихивать надо, жалуюсь я Зойке, тащась за ней из ее техноложки.

Прогулять можно, обычно, только неделю, сразу после лабораторных по физике уехать и к следующим приехать, все остальные занятия не в счет, их можно и пропускать, а лабораторные потом очень муторно доделывать одной, в пустой лабораторной комнате, рассчитанной на 18 человек.

-Какое противное слово лабы,- поеживается Зоя. - Что-то такое тяжелое. Бесформенное.

-А как у вас называют лабораторные работы?

-Торки,- отвечает Зоя,- сокращенно от лабораторки.

-Ну, и чем это лучше, какая разница между ними?- удивляюсь я.

-Большая,- говорит Зоя,- лабы надо спихивать, а торки сами бегают.

И я представляю их химические работы в виде колбочек с тоненькими ножками, на которых они быстро, быстро передвигаются - бегают.

Шатаясь по магазинам в Ленинграде, мы купили мне недорогое осеннее пальто, белое, с полосками, а также шляпку голубовато-серого цвета, симпатичную круглую шляпку и сумочку за 4 рубля, тоже серо-голубую, бочоночком с удлиненной ручкой, куда свободно помещались четыре общие тетради. Сумочки купили две: одну мне, другую Зойке. Тетрадки я тоже купила серые, так что всё было в тон. Я писала всегда в общих тетрадях размером с обыкновенную тетрадку, большие не любила и всегда выбирала тетрадки с обрезанными уголками - иначе у меня через неделю все углы загибались наверх.

В последний вечер перед поездом Витька всё держал нас, не давал выйти заранее.

-Успеем, говорил он, ну что торчать на вокзале. Тут ехать на метро 10 минут. И мы вышли где-то за полчаса до отхода поезда.

Проехали одну остановку на метро, и вдруг диктор говорит:

-В виду неисправности поезд дальше не пойдет.

Мы, как ошпаренные, расталкивая медлительную ленинградскую публику с московской суетливостью, проворно вылетели наверх, сели в троллейбус и поехали к Московскому вокзалу. За пять минут до отправления поезда мы выскочили на перрон и стали в растерянности, не зная, в какую сторону бежать, на каком пути поезд.

Я взяла у Вити сумку и побежала с Зоей налево, а Виктор помчался направо тоже искать поезд.

Случайно мы с Зойкой побежали правильно, и я села уже в последнюю минуту, даже не в свой вагон, ругая упрямого Витьку, на чем свет стоит, если бы не он, мы бы с Зойкой вышли заранее, и всё было бы в порядке.

В Ленинграде, рядом с Зойкой, Витей и Зойкиными подругами я немного отошла душой и возвращалась уже с твердым решением перестать думать о Хазанове - что было, то прошло, и надо, чтобы быльем поросло. Но порастало медленно.

Помню наше свидание в Москве, вечером, на набережной, злобного, задерганного Ефима, который открытым текстом говорит, что ему надоело чувствовать себя подлецом, что у меня должна быть своя голова на плечах, и т.д. и т.п.

Не зная, как отплатить ему и как побольнее ударить, чтобы ему стало так же плохо, как и мне, и чтобы наш разрыв был полным и окончательным, я сказала с ненавистью:

-Все вы, евреи, одинаковые.

-Я вот с какого возраста это слышу,- и Ефим показал ладошкой невысоко от земли, потом повернулся и ушел.

Я заплакала и тоже ушла, и не было мне радости от моих мстительных слов, а только противно.

Поздно ночью, вернувшись в общагу, я шепотом, чтобы не потревожить Томку, рассказала этот эпизод Люсе, которая проснулась, когда я вошла.

-Мне даже жалко его, ну чего ты так, оставь его в покое, самой станет легче,- прошептала Люська.

-Это его доля за содеянные глупости,- непримиримо сказала я. - Каждый должен платить по счетам, а он хочет так проскакать по жизни, прыг, скок.

И я долго лежала без сна, глядя в темный потолок и слушая посапывание заснувших девчонок. Уснула я под утро, решив начать новую жизнь с понедельника.

Новая жизнь начиналась у меня с зарядки, макияжа и чтения газет. Мне очень нравились ухоженные, аккуратно накрашенные девочки, и я покупала тушь, тени и красилась ровно один день, на более длительный срок меня не хватало, надо было вставать на 15 минут раньше, а что может быть лучше утреннего сна? Я считала героиней Наталью Зуйкову, которая тщательно штукатурилась каждое утро, просто не выходила из дому, не раскрасившись и не соорудив прически, но это был совсем не мой стиль жизни, и нечего было даже и пытаться подражать, оставалось только завидовать.

В очередной раз похоронив в душе Ефима, перебираясь по камням через Долгопрудненские лужи, помахивая новой сумочкой и стараясь внушить себе, что всё хорошо, скоро зима, и мне весело, я встретила Вовку Тульских, который оценил мой внешний вид и мои Ленинградские покупки.

-Вот погоди, будешь на пятом курсе рассказывать первокурсницам, прыгала тут одна в шляпке, да недолго, быстро ее отчислили,- сказала я.

Вовка удивился:

-Почему я на пятом курсе и первокурсницы?

-Ну, надо же когда-то начинать...- бодро ответила я и пошлепала дальше.

Спустя некоторое время я снова встретила Вовку.

-Всё думаю над твоими словами, ты меня просто убила,- вздохнул он.

-Какими словами,- я, конечно, ничего не помнила.

-Да этими "Ну, надо же когда-то начинать". Вот какого ты обо мне мнения,- я рассмеялась и замяла скользкий разговор.

Длинные коридоры общежития казались мне теперь мрачными и тоскливыми, совсем не такими, как когда я только начинала учиться, и я не понимала девочек-москвичек, для которых жизнь в общежитии имела большую привлекательность - свободу от родителей, самостоятельность.

Я приходила на лекции и с порога высматривала своих новых подружек, Динка носила красную большую кофту, и ее было далеко видно, а приходили она и Ирина на лекции раньше меня, так как были связаны с электричками. Мы болтали и громко, заливисто смеялись, и шум, производимый нами, резко контрастировал с тихой молчаливостью окружающей нас толпы парней. Позднее Аня Караченцева, студентка из 545 группы, подружившись с нами, скажет, "Какие хорошие оказались девчонки, а со стороны смотрелись такими шумными".

Незаметно я сдружалась со своими новыми подругами всё больше и больше, а Динкино влияние на меня было так велико, что даже смешно. Однажды я собралась погладить себе смятый подол у юбки, разложила юбку на столе, включила утюг, а потом случайно вспомнила Фролову и подумала:

Вот Динка, такая замечательная интересная девчонка, а что, она гладит свою юбку? Наверняка нет, а теряет что-то от своего обаяния? Нисколько.

И я выключила утюг. Правда, у Динки была юбка в складку, которую, вообще-то, гладить, возможно, и не надо было, но ..., я ведь не собираюсь быть лучше подруг.

Учебные занятия проходили в разных корпусах, и при переходе из корпуса в корпус Ирка и Динка нетерпеливо, но молча ждали меня, пока я надевала свою шляпку перед зеркалом, поправляла волосы, охорашивалась - сами они ничего этого не делали, головные уборы надевали поздней осенью. А на первом курсе меня обычно ждал Ефим и вечно подгонял.

Ира и Дина подружились до меня, сразу же, на первом курсе, а до этого Ирина была близка со своей одноклассницей Людочкой Шляхтенко, они вместе поступили на физтех, но потом их дружба потихоньку распалась, думаю, потому, что в этой паре Ира была ведомой, а теперь ей нужна была другая дружба - на равных, без подавления ее личности, и Диана, которая умела и уступить другу (не согласиться, избави бог, но уступить, мол, не слушаешь умных людей, делай по своему, но за последствия я не отвечаю), и проявить заботу, и выслушать, и оказалась тем человеком, к которому Ирина прилепилась, а позднее и я прилепилась к ним обеим. В Динке мне нравилась ее способность не теряться в любой ситуации, решительность и внутренняя сдержанность, а с Иркой тоже всё понятно - невозможно было учиться в группе с такой девушкой и не привязаться к ней.

В отличие от Люськи, которая хоть и любила меня, но требовала такой же любви и внимания в ответ, что на самом деле очень меня утомляло, у меня, занятой учебой, личными передрягами и просто физически слабой, просто не оставалось столько эмоциональных сил для дружбы, сколько хотела бы Люся, а Ира была человеком, который дает, не измеряя на весах, сколько дала, сколько получила взамен, и эта ее легкость привлекала к ней людей, в том числе и меня.