Записки счастливого человека - 23

"Записки счастливого человека"

МЕМУАР IV

ИОСИФ СИРОКО

В мире учёных, как в бою

Человеку трудно, а может быть, и невозможно правильно, то есть беспристрастно оценить свои поступки. Поэтому и существует представление о субъективном и объективном. Этому вопросу посвящены многие научные исследования и главы современных учебников философии. И всё же я пытаюсь по прошествии десятилетий вернуться к некоторым острым ситуациям в моей жизни и уже как бы со стороны дать оценку всему происходившему. Но тут я действительно должен начать с фактора сугубо субъективного – с оценки особенностей моего характера.

Сам себе я кажусь человеком достаточно уравновешенным и доброжелательным. Люди меня интересуют. Довольно легко контактирую с очень разными по интеллектуальному уровню и социальному положению людьми, но всегда сохраняю определенную дистанцию с собеседником. Это происходит как-то помимо моей воли. Проработав более 30 лет в одной лаборатории, я ни с кем из коллег не перешёл на «ты». И это при самых добрых и доверительных отношениях. А о том, что отношения были именно такими, свидетельствует тот факт, что до сих пор я получаю письма от товарищей (точнее – от подруг) по работе, в которых они «...вспоминают минувшие дни и битвы, в которых рубились» мы с ними. А ведь прошло уже более тринадцати очень бурных и наполненных событиями лет с тех пор, как мы расстались. Короче говоря, я кажусь себе человеком достаточно доброжелательным и терпимым. Но бывали ситуации (и их, к сожалению, у меня в жизни было немало), когда я рассудку вопреки, наперекор стихиям бросался в бой с несравненно более сильным противником. Это происходило тогда, когда в отношении меня совершалась несправедливость, а я ощущал свою правоту.

Будучи слушателем Академии, я в течение четырёх лет работал на кафедре микробиологии. К тому времени я уже имел достаточные навыки и опыт работы в качестве лаборанта-микробиолога. Мой научный руководитель профессор Иван Евгеньевич Минкевич дал мне тему по изучению антагонистических свойств картофельной палочки. Был 1944 год. Шла Великая Отечественная война, а медицина впервые получила в свои руки совершенно новый класс лечебных препаратов – антибиотики. Периодическая литература изобиловала сообщениями об успешном применении первых антибиотиков – пенициллина и стрептомицина, а также о поисках новых продуцентов антибиотических веществ. Короче говоря, я почувствовал себя на переднем крае науки, в области, где только начали разворачиваться исследования, а кроме того, очень интересным представлялся чисто теоретический вопрос о роли антибиотических веществ в эволюции и борьбе за существование микроорганизмов.

Я с увлечением приступил к работе. Надо сказать, что отыскать для этого время было тогда довольно сложно. Помимо основательной учебной нагрузки нас загружали всевозможными общественными делами. Но я нашёл прекрасный резерв времени. На кафедре микробиологии сутками дежурили преподаватели, и я приходил к своим пробиркам и чашкам в вечерние часы. Это были прекрасные часы! На кафедре было пустынно и тихо. Я мог спокойно ставить опыты и думать о направлении дальнейшей работы. Надо сказать, что профессор Минкевич создал для меня оптимальные условия: разрешал работать по вечерам, по моим заявкам готовились питательные среды, был установлен отдельный термостат. А через какое-то время, убедившись в моей надёжности и добропорядочности, мне предложили дежурить по кафедре. Преподаватели, разумеется, были в этом заинтересованы, тем более, что я не возражал против дежурств в выходные и праздничные дни.

Я был очень увлечён работой. Выделил около сотни штаммов картофельной палочки из различных образцов почв, разработал методику отбора штаммов, обладающих выраженными антагонистическими свойствами, изучил спектр их антибактериального действия на различные патогенные микроорганизмы. Трижды я выступал с докладами на студенческих конференциях. И все эти годы (1944 - 1948) я пользовался неизменной поддержкой проф. И.Е.Минкевича. Более того, в 1947 году Иван Евгеньевич выступал в качестве официального оппонента на защите докторской диссертации моего папы. И вот в приветственном слове на банкете по поводу успешной защиты он сказал, что в ближайшие годы в нашей семье несомненно состоится защита еще одной диссертации, имея в виду мою работу. И у меня, казалось бы, не было никаких оснований сомневаться в его доброжелательном ко мне отношении.

Примерно в середине 1948 года, незадолго до государственных экзаменов, в Академии был объявлен конкурс на лучшую слушательскую работу. У меня не было времени писать что-нибудь новое, и я объединил под общим названием три ранее сделанных доклада, заказал к ним несколько иллюстраций и в таком виде отдал работу проф.Минкевичу для представления ее начальнику кафедры. Я не сомневался, что никаких препятствий направлению работы на конкурс возникнуть не может. Однако через некоторое время на мой вопрос о судьбе работы проф.Минкевич сказал, что её не пропустил на конкурс начальник кафедры микробиологии, профессор, генерал-майор В.М.Аристовский. По поводу причин такого решения начальника кафедры И.Е.Минкевич только развёл руками. И я пошёл прояснять ситуацию к начальнику кафедры.

Внешне В.М.Аристовский не был похож на советского генерала: удлиненное лицо с чеховской бородкой и усами как-то контрастировало с генеральской формой. Его ответ меня буквально ошарашил:

– И.Е. сказал, что ваша работа не может быть представлена на конкурс, так как она не является самостоятельной.

– Как так? Ведь я все 4 года работал совершенно один!

– И. Е. имел в виду свое участие в этой работе.

Я вышел из кабинета начальника кафедры совершенно оглушённый. В голове сменяли друг друга вопросы: «Почему же И.Е. сам мне об этом не сказал? Я представил на конкурс только доклады, которые сам И.Е.санкционировал за моим именем. И у меня сохранились его письменные рекомендации, сопровождавшие каждый доклад. Что же изменилось с тех пор? Получается, что я совершил бесчестный поступок, представив несамостоятельную работу?! Именно в этом обвинил меня профессор И.Е.Минкевич!» Собравшись с мыслями, я решил бороться за своё доброе имя – доказать, что имел право представить на конкурс то, что я представил. Так я вступил на тяжкий путь искателя правды и справедливости. Но мною руководило еще одно соображение: мне очень не хотелось расставаться с этой работой. Очень уж много мыслей, сил, энтузиазма было в неё вложено за эти годы! И я понимал, что если я не докажу своей правоты, то уже не смогу к ней вернуться.

И тут я вспомнил один любопытный разговор, который состоялся у меня с преподавателем кафедры микробиологии Вениамином Израилевичем Тецем. Я уже упоминал о том, что со многими преподавателями кафедры у меня установились добрые и даже доверительные отношения. Несмотря на разницу в возрасте, положении и званиях, они относились ко мне как к коллеге. Так вот, Вениамин Израилевич как-то рассказал мне, что в 1943 году, когда Академия была в эвакуации в Самарканде, он принёс Минкевичу статью для направления её в журнал микробиологии и эпидемиологии. Статью Минкевич очень высоко оценил, но предложил в связи с трудностями в публикации в военное время, отправить ее за двумя подписями – его и Вениамина Израилевича. Это, по его словам, должно было существенно облегчить и ускорить опубликование статьи. В.И.Тец, разумеется, принял это предложение. В итоге статья появилась за авторством одного И.Е.Минкевича.

– Но почему же вы смолчали? – спросил я.

– А что я мог сделать? Любое лишнее слово – и я бы вылетел с кафедры. А у меня семья, и время-то военное... – сказал В.И. – Я вам рассказал эту историю, чтобы предостеречь: будьте осторожны с Иваном Евгеньевичем.

Я поблагодарил В.И. за доброе ко мне отношение и за доверие: ведь не всякому расскажешь такую мерзкую историю о находящемся рядом профессоре. Но про себя подумал, что ничего подобного со мной произойти не может. Я был очень уверен в бескорыстии Ивана Евгеньевича.