К сожалению, недолго пришлось нам наслаждаться игрой фундамента в этой прекрасной квартире. В середине 1953 года назрела новая передислокация – в Хабаровск, где формировался новый военный округ – Дальневосточный. Наша легендарная 1-ая Отдельная Краснознамённая Армия 1-я ОКА – ликвидировалась, а многие части и учреждения переходили в состав округа и переезжали в Хабаровск. Поэтому там создалась чрезвычайная ситуация с квартирами для офицеров. Построив спешно несколько домов, начали обеспечивать жильём элиту – штабных офицеров. А о нас – медиках – думать никто не хотел. Надо было искать частную квартиру.
Не было тогда ни квартирных бюро, ни объявлений в газетах, ни маклеров. Единственным способом поиска жилья был поквартальный обход с опросом местных жителей. Это была тяжёлая и даже в чём-то унизительная деятельность. Часами после работы военные врачи ходили по городу, заводили бодрыми голосами разговоры с туземцами («Извините, не знаете ли вы, не сдаётся ли где-нибудь комната?»). И получив очередной отрицательный ответ, шли дальше. По вечерам мы, офицеры лаборатории, собирались в приспособленной под общежитие комнате и обменивались информацией о своих неудачах. В конце концов все как-то и куда-то приткнулись. Но сказать, что повезло с квартирой, никто не мог. Я снял две комнатки по 7 кв.м каждая в доме деревенского типа, который был расположен на краю глубокого оврага. Между комнатками находилась большая кухня. В каждой комнатке – по печке. Хозяева – пожилая бездетная пара – были людьми озлобленными и неприветливыми. Общаться приходилось постоянно, мы старались поддерживать нормальные дипломатические отношения, и нам это удавалось, пока не появилась на свет младшая дочка Лена. Тогда нас начали выживать. В чём-то хозяев понять было можно: девочка обладала неплохими вокальными данными, а им, никогда не имевшим своих детей, терпеть чужих не хотелось. Но вместо того, чтобы просто сказать: так, мол, и так, ищите себе другую квартиру, – нас начали терроризировать.
– Вот уйдешь на работу, – говорил хозяин, – а я твоих баб перережу!
В милиции, с помощью которой я надеялся хоть немного утихомирить хулигана, к этой угрозе отнеслись спокойно. Когда перережет, тогда и приходите! – успокоил меня начальник отделения. И тут нам очень своевременно улыбнулась фортуна: мы получили очередную казённую «квартиру». Она представляла собой комнату с кухней на втором этаже ветхого барака. Несомненным украшением этого шедевра архитектуры являлись огромные окна. Два окна занимали почти всю наружную стену комнаты. Как писали Ильф и Петров, «опять муза архитектуры водила рукой круглого идиота». В условиях сурового континентального хабаровского климата сотворить такое чудо мог действительно только идиот. Летом мы завешивали окна от жаркого солнца, зимой – от пронзительного холодного ветра.
Я уже сказал, что барак был ветхим. Это проявлялось, в частности, в том, что ходить по комнате можно было только в мягкой обуви и по возможности осторожно наступая на пол. Стоило сделать несколько нормальных шагов или громко переставить стул, как раздавался стук: это соседи с первого этажа стучали палкой в потолок. Там жила неприветливая семья какого-то артиллерийского капитана. Вероятно, мы с двумя детьми не были идеальными соседями, но они не упускали ни одной возможности нам об этом напомнить. До предела отношения накалились, когда наша домработница перевернула на пол корыто с водой. А вода-то была не простая: в целях экономии в ней сначала был выкупан ребёнок, затем постираны пелёнки, а в заключение отмыт мешок из-под картошки. И весь этот домашний концентрат просочился на только что побеленный потолок наших нижних соседей. Эта неприятная случайность была воспринята как проявление открытой агрессии. В порядке возмездия сосед взлетел на чердак и начал отплясывать гопак над нами. Вот такая весёлая была жизнь.
Для полноты картины следует также сказать, что эта наша обитель была расположена на глухой окраине города, за вокзалом. Для того, чтобы попасть на работу, мы должны были преодолеть около километра бездорожья, отдельные участки которого в дождливое время были покрыты толстым слоем размокшей глины. Помню, как жена чуть не расплакалась, когда глина так прихватила резиновый сапог, что, вытаскивая его из глины, она вытащила ногу из сапога. Попав на асфальтовую твердь, мы прежде всего искали лужу, чтобы отмыть обувь, и только после «омовения» спешили на автобус. Надо сказать, что невзирая на очень сложный быт мы жили полноценной и насыщенной интеллектуальной жизнью. За время обитания на частной квартире я написал кандидатскую диссертацию. Это удалось только потому, что ко мне очень хорошо относилось моё непосредственное начальство – И.В.Шантаренко и М.С.Цапко. Мне был предоставлен двухмесячный творческий отпуск, который был замаскирован как направление на Курсы усовершенствования офицеров медицинской службы (КУОМС). Дело было в том, что творческие отпуска нам, практическим работникам, не полагались. Когда я предъявил направление начальнику КУОМС, он сказал, что я, как все проходящие усовершенствование офицеры, должен прослушать курс лекций и сдать зачёт по диалектическому материализму. Я объяснил, что мне дорог каждый час, и попросил избавить меня от такой траты времени. Он пошёл мне навстречу и придумал гениальный по простоте выход из положения: мне было вручено направление на рабочее прикомандирование в мою же лабораторию. Таким образом, два начальника обменялись бумажками, а я оказался на полной свободе! Как я её использовал? Утром я уходил на три часа в Краевую библиотеку, где в обычно пустом читальном зале писал очередной раздел диссертации. Потом возвращался домой и начинал заниматься хозяйственной деятельностью: носил воду, колол дрова, стирал пелёнки. И ещё какая-нибудь работа всегда находилась. Разделавшись с хозяйством, я садился за пишущую машинку и печатал то, что написал утром в библиотеке. Такой стиль жизни оказался продуктивным – за эти два месяца я полностью написал диссертацию. 26 апреля 1955 года я её успешно защитил.
Отмечалось это событие два вечера подряд на квартире наших друзей Александра Марковича Кейлина и Нины Викторовны Затонской.
А.М.Кейлин был начальником рентгенологического отделения Окружного госпиталя, Нина Викторовна – доцентом кафедры нервных болезней Хабаровского мединститута. Несмотря на существенную разницу в возрасте, званиях и положении, мы сразу и надолго сдружились. Нас объединяли чувство юмора, оптимизм, сходные критерии оценки людей и событий, одинаковое представление о том, что такое хорошо и что такое плохо. Наши друзья пошли на величайшее самопожертвование: для банкета по поводу моей защиты они предоставили и полностью разорили свою квартиру. Из двух смежных комнат была почти полностью вынесена «лишняя» мебель. Первая комната была превращена в банкетный зал, вторая – в площадку для танцев и иных развлечений. Банкет продолжался два вечера подряд. На первый были приглашены официальные лица – оппоненты и сослуживцы, на второй – друзья. Было весело и непринужденно. Ведь собрались в основном молодые люди. Даже самому старому из присутствовавших, начальнику медицинской службы округа генералу Ицкину, было, вероятно, не больше 50-53 лет. Я с такими высокими начальниками дружбы не водил, и генерал попал на банкет как муж своей жены Цили Соломоновны, с которой мы были коллегами. А дети наши малые, пока мы праздновали, были оставлены на домработницу Клавдию Ивановну. Эту женщину мы приняли к себе, когда она, освободившись из заключения, никак не могла устроиться на работу. Она была разумным человеком, но имела один существенный недостаток, о котором нас честно предупредила: у неё случались запои. Несколько раз она ставила нас в трудное положение, исчезая на 2-3 дня. Потом с виноватым видом возвращалась, и всё было полтора-два месяца прекрасно – до очередного запоя. Нам приходилось с этим мириться. После окончания диссертационных торжеств мы с чувством огромной признательности помогали хозяевам восстанавливать разрушенное жильё. 50 лет прошло с тех пор, ушла из жизни большая часть участников тех событий, но все они живы в памяти. Эти светлые воспоминания очень нужны нам сегодня. Они – фундамент нашего нынешнего восприятия жизни, отношения к людям, оптимизма. Иногда мы рассказываем детям и внукам о прошлом и, кто знает, быть может, при этом мы передаем им эстафету нашего восприятия мира и добра. Разумеется, мы неоднократно сталкивались с людьми подлыми, злыми и двуличными. Но их мало, они – меньшинство. И нам хочется верить, мы верим, что это отражает реальное соотношение добра и зла в мире.
Что касается квартирной темы, с которой я расстался на описании непролазной грязи, – на горизонте появилась новая светлая перспектива: должен был уехать в Ленинград мой близкий товарищ и однокашник Сеня Давыдов. Он жил на третьем этаже капитального кирпичного дома, построенного еще в девятнадцатом веке. Дом отличался неимоверно толстыми стенами и соответственно широкими подоконниками. Водопровода, канализации и центрального отопления не было, но отсутствие коммунальных благ за годы жизни на Дальнем Востоке уже стало привычным. С помощью Сени Давыдова, который познакомил меня с начальником Квартирно-эксплуатационной части (КЭЧ), я получил ордер на это столь желанное жильё; важнейшим достоинством оного было его расположение в центральной части города. Многие блага цивилизации, например, театр и кино, стали для нас доступными. Но самое главное – фантастически облегчилась дорога на работу и обратно. И мы наконец-то, на третьем году жизни в Хабаровске, почувствовали себя жителями большого города. Это ощущение многократно усилилось, когда у нас появился телефон. Уже не помню, каким образом я познакомился с телефонным мастером, который тонко намекнул, что при некотором неофициальном вложении капитала можно установить телефон, минуя очередь, заявления и всякую бюрократическую волокиту. И чудо свершилось: через несколько дней, в воскресенье, не выходя из дома, мы поговорили с моими родителями! Это было удовольствие и торжество, которое трудно себе представить и оценить, привыкнув к автоматической телефонной связи сегодняшнего дня. Чтобы связаться с родными, мы приходили на международную телефонную станцию, где десятки людей сидели в ожидании, и спрашивали у затурканной телефонной девушки, велика ли очередь на Ленинград. Ответ «В пределах часа» считался хорошим. Но часто по прошествии часа приходилось напоминать о себе. Вызов «Ленинград, кабина такая-то» звучал, как райская музыка. Но зачастую слышимость была скверной, искаженные голоса близких звучали невнятно, и приходилось радоваться самому факту – они звучали!
Так радовались мы расположению нашей квартиры, комфорту и телефону. Необходимость носить воду, привозить дрова и уголь, топить печи воспринималась как норма. Чуть было не забыл рассказать об одном бытовом устройстве, которое облегчало и украшало нашу жизнь в жаркие летние месяцы. Речь идет о душе. Основой устройства был бачок для воды. Такие бачки, оснащенные кружкой на цепи, можно было увидеть на вокзальных платформах и в иных общественных местах. На кран бачка я надевал резиновую трубку с душевым ситечком и устанавливал агрегат на солнечной стороне дровяного сарая так, чтобы одна половина бачка была снаружи, а вторая, которая с краном, – внутри сарая. За день солнце хорошо нагревало воду, и после работы можно было испытать блаженство под слабыми струйками тёплой воды.
Свободное копирование
