Театр "Современник" - 6

 А пока что есть мастер художественного чтения, солист, несущий звучащую книгу в народ. Слово в его чистом виде, могут сказать, — не театр. В драматическом театре, отвечу я, оно действительно является одним из множества слагаемых. Но в нашем театре слово занимает первое положение. Почему, спросят, слово несет в себе театр, если вы стоите и читаете вслух? — В слове, которое я произношу, есть действие, ему и подчинено мое искусство. Я наблюдал воздушных акробатов, которым, я бы сказал, "море по колено". Отсутствие сетки их нисколько не смущает. А мне не раз доводилось видеть, как в театре падает актер, если партнер не бросает ему в тон реплику. Жертвы подобного рода не зачисляются в списки увечных. Жонглер ловит тарелочку, в диалогах тарелки бьют беспощадно, — я имею в виду слова, фразы, которые повисают безответно, не подхваченные партнером.

 Мне издавна хотелось слышать в театре согласованность голосов, как это бывает в хорошем оркестре.

 Я хотел бы слушать мелодию партий. Тренировка голосового аппарата не идет дальше постановки голоса: хорошая дикция — и актер обучен.

 В артисте умирает виртуоз, в нем погибают какие-то прекрасные возможности.

 Площадное искусство на ярмарке откровенно и грубо в жесте, в гриме, но там умеют петь петухом, визжать поросенком, а кто из современных актеров слушает в лесу простую кукушку, чтобы у нее научиться так держать "ку-ку" и — паузу. В этих повторяющихся звуках кто слышит, как терпки ароматы леса, как поют птицы.

 В нашем искусстве нет бутафора, клея, бород, кулис, задника. Выход книги на подмостки — дело наших голосов. Выразительные средства — регистры голоса, а вместо гримеров и париков — авторское сообщение о внешности героя. Наши декорации никому не мешают пересечь сценическую площадку: они размещаются в воображении слушателей. Так называемая жизнь на сцене обязательна для всех, кто берет на себя смелость выходить на подмостки — будь то актер или чтец.

 Нести образ можно и без грима. Практика мастеров художественного чтения подтверждает это обстоятельство достаточно убедительно. Чтец, выходя на эстраду, приносит с собой художественное произведение. Он несет его в себе, это и отличает его от оратора — его настройка задана автором. Таким образом, моя внутренняя жизнь тесно связана с произведением. В зависимости от программы (Маяковский или Пушкин, Достоевский или Гоголь) моя "настройка" существенно изменяется. Живя в атмосфере произведения, чтец раскрывает взаимоотношения героев, в его прямую обязанность входит представить их публике. Может ли он "быть" в образе, как это имеет место в театре? Да, может. Для этого не обязательны партнеры. Чтобы нести в себе многочисленных героев произведения, необходима, быть может, большая четкость, чем в театре. Нужно обладать гибкой психической настройкой, ощущать появление героя тотчас же: мгновенно, в долях секунды. Бывает иногда, надо врастать в образ заранее, уже в тех пластах текста, где еще нет героя, где автор только подготавливает, как бы взрыхляет почву для его появления. Таким образом, чтец несет в себе известную многоплановость душевных состояний, чувств, сумму тех свойств, из коих слагаются образы героев, действующих в определенной среде. Среда, атмосфера, место действия — это тот фон, та обязательная закономерность, без которой нет художественного произведения.

 Выразительные средства чтеца зависят также от формы литературного произведения, требующей особой приглядки, особого чувства стиля. Чтец как бы держит в руках перо данного автора. Волшебство художественного произведения возникает не только от естественной жизни действующих лиц, но и от среды, в которой они существуют. Чтец обязан творчески воплощать среду — тогда возникает целое, то есть литература, книга.

 Время года, дня, исторические условия, обстановка, место действия, пейзаж, размышления автора даны в описательных страницах, это теряется в инсценировках романов, частично ложится на декорации, частично остается за рамками театрального представления. Например, такие очень любимые мной строчки из "Евгения Онегина":

 "Морозна ночь; все небо ясно;

 Светил небесных дивный хор

 Течет так тихо, так согласно..." —

 в театре это будет потеряно, художник не сможет передать пленительной музыки пушкинского стиха, слова, ритма. Все это в театре молчит, и все это несет с собой чтец.

 Что касается "декораций" — они возникают в воображении слушателей, я несу их с собой.

 Таким образом, перед нами нечто отличное от пьесы, имеющее прямое отношение к нашей области работы, к нашему искусству.

 Выходя на сцену, я был лицедеем, несущим в себе многообразность, внутреннюю трансформацию, подкрепленную внешним действием, то есть моим физическим поведением на сценической площадке. С исключительной заинтересованностью и увлечением я развивал в себе психическую пластичность, которая необходима для воплощения характеров, образов.

 Законы театра известны, а законы искусства художественного чтения как будто нет. Вернее, они существуют, но еще не названы. Думая об этих законах, я не раз ставил перед собой вопрос: имеет ли право исполнитель выражать свое отношение к художественному произведению? На мой взгляд, это безусловно необходимо, ибо помогает раскрыть основную идею произведения. Ощущение времени, проникновение в эпоху и наше сегодняшнее отношение к описываемым событиям — вот тот узел, из которого рождается исполнительский стиль, то есть трактовка произведения. Отношение исполнителя к описываемым событиям и героям — момент чрезвычайно ответственный, оно должно выражать исторически обусловленные прогрессивные идеи общества, в котором художник живет и творит. Исполнитель в соответствии с замыслом может заострять, обнажать, подчеркивать мысль автора, акцентировать ее, привлекать внимание слушателей к наиболее важным моментам.

 Прогрессивные идеи существовали и во времена Пушкина, Некрасова, и во времена Горького, они нашли свое дальнейшее развитие и в наши дни.

 Приступая к очередной работе, делая композицию или читая книги, я всегда держу в памяти строчки из "Манифеста Коммунистической партии": "История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов". Если поглубже вдуматься в любое художественное произведение, отсветы этой великой борьбы, о которой так гениально написали Маркс и Энгельс, обнаружатся тотчас же. Возьмем, например, мою концертную программу "Настасья Филипповна" (фрагменты романа Достоевского "Идиот"), не сходившую с репертуара много лет, краткий анализ которой я предлагаю в следующей главе.