Далее идет третья "массовая сцена" — прибегают чиновники посмотреть на новую шинель Акакия Акакиевича.
"Все в ту же минуту выбежали в швейцарскую смотреть новую шинель Акакия Акакиевича. Начали поздравлять его, приветствовать, так что тот сначала только улыбался, а потом сделалось ему даже стыдно. Когда же все, приступив к нему, стали говорить, что нужно вспрыснуть (!) новую шинель и что, по крайней мере, он должен задать им всем вечер...
... Акакии Акакиевич, потерялся совершенно, не знал, как ему быть, что такое отвечать и как отговориться".
Вернемся к массовой сцене — вспомним первый акт, когда целая толпа расшалившихся чиновников окружила Акакия Акакиевича. Характер третьей массовой сцены примерно тот же, но сквозь их голоса слышен вдруг испуганный голос Акакия Акакиевича. Его волнение столь велико, что при слове "вспрыснуть" (!) он машинально раскрывает свой зонт и прикрывает им свое новое сокровище — свою новую шинель. И словечко "вспрыснуть" звучит тревожной нотой: в подтексте слышится: ах, как страшно! — его новую шинель хотят как-то там "вспрыснуть", то есть смочить, то есть испортить... Не о вине, не о веселой попойке вспомнил наивный Акакий Акакиевич, а о какой-то очередной, опасной каверзе, которую, вероятно, задумали эти жестокие люди. Он весь трепещет, молит, уверяет: "что это так", что "это старая шинель".
"Он уже минут через несколько, весь закрасневшись, начал было уверять довольно простодушно, что это совсем не новая шинель, что это так, что это старая шинель".
Муку Акакия Акакиевича прерывает один из начальников, приглашая его к себе на чай, ибо он, "как нарочно, сегодня именинник".
Актер переключается на мгновение в образ столоначальника.
""— Так и быть, я вместо Акакия Акакиевича даю вечер, и прошу ко мне сегодня на чай: я же, как нарочно, сегодня именинник...". Этот весь день был для Акакия Акакиевича точно самый большой торжественный праздник".
Свободное копирование
