А в Нью-Йорке нас ждала осень. И приятная новость.
По выражению лица администратора госпиталя Мошела я понял, что он хочет мне что-то сообщить.
— Хочу. А ты как догадался?
— По твоей бородатой физиономии.
Он достал из ящика стола конверт:
— Мазл Тов! — То есть «поздравляю» по-еврейски. — Прислали твою лицензию.
Я рассматривал заветную бумагу, а он продолжал:
— Теперь ты полноправный хирург. Босс сказал, что ты будешь директором русской клиники, получая за это 65 тысяч в год, как все заведующие отделами.
Но это было еще не все. Мошел повел меня в кабинет, расположенный через три двери от директорского:
— Босс сказал, чтобы этот кабинет отдали тебе, а комната перед ним — для твоего секретаря. Мы уже дали объявление в газете, что ищем секретаря, владеющего английским и русским. Еще раз — Мазл Тов!
Я остался стоять, оглушенный. В кабинете был только большой письменный стол с телефоном и кресло. Сидя в кресле, я смотрел из окна своего кабинета вдаль, на Даун-таун Манхэттена, с его башнями-близнецами Всемирного торгового центра. Эта величественная картина символически показывала мне, чего я сумел здесь добиться. Я смотрел в окно и ощущал радость победы.
Америка, через многие испытания и трудности, всегда выявляет — кто из иммигрантов чего стоит. Уже близко к шестидесяти годам мне удалось восстановить положение, которое я оставил позади.
Первое, что я сделал, — позвонил Ирине.
— С тобой говорит новоиспеченный заведующий из своего кабинета с видом на Даунтаун. Зарплата заведующего — 65 тысяч, кроме частной практики. Комната секретаря пока пустует, но госпиталь уже дал объявление в газете, ища достойного кандидата.
Слушая ее поздравления, я очень ясно представлял себе радость на ее мордочке. Сейчас начнет делиться новостью с друзьями в лаборатории.
Тут в мой кабинет стремительно вошел Виктор. Он любил производить эффект, но при этом старался не выдавать эмоций. Как ни в чем не бывало, он спросил:
— Ну как Бразилия?
— Все было о'кей, я выступил на открытии от твоего и своего имени, Илизаров сделал блистательный доклад, вроде того, что был у нас. Все прошло хорошо… Виктор, я хочу сказать о другом: спасибо тебе за все. Я не знаю, где был бы сейчас и что делал бы, если б не ты…
— Ну, ну, Владимир, не преувеличивай, ты сам достиг всего своим трудом. Я тебе скажу: я бы этого не выдержал! И экзамен в твоем возрасте не смог бы сдать. Ты доказал мне и всем, на что способен. Так что благодари самого себя. А то, что ты будешь директором русской клиники, так это выгодно госпиталю: на твое имя пойдет много русских пациентов, у них у всех страховка для неимущих, и госпиталю за них неплохо платят. У меня к тебе еще одно деловое предложение: мы теперь станем работать как партнеры. У тебя появятся свои пациенты, но я хочу, чтобы ты продолжал помогать мне на операциях. За это я буду каждый месяц платить тебе… — Он подумал, прикидывая. — Я буду платить тебе пять тысяч из тех денег, что заработаю за операции.
Предложение Френкеля давало мне шестьдесят дополнительных тысяч в год! Конечно, я обрадовался. Но это был не красивый жест, а по-настоящему деловое предложение. Я давно делал основную часть частных илизаровских операций Френкеля, но, пока у меня не было лицензии, числился ассистентом, и он мне ничего не платил. Теперь мое имя будет стоять рядом с его, как второго хирурга. Сумма была небольшой по сравнению с тем, что получит Виктор. Но не мог же я с ним торговаться! К тому же, к нему, профессору с именем, шло намного больше пациентов, чем пойдут ко мне. Предложение Виктора вместе с моей зарплатой заведующего гарантировало 125 тысяч годового заработка, и это помимо частной практики… Все эти расчеты промелькнули у меня в голове быстрее, чем я их здесь описал, — я тоже становился практичным американцем.
Когда он ушел, я перезвонил Ирине.
— Что, тебе дали новое повышение? Или у тебя уже есть секретарша из Голливуда?
— Пока нет, но Виктор предложил мне еще шестьдесят тысяч за партнерство с ним. Как думаешь, справимся?
Свободное копирование
