7 марта.
Двухчасовой разговор с Максом Исааковичем Рохлиным. Этот 67-летний киевский еврей, инженер-химик, десять лет просидевший в качестве активного чиновника в АН СССР, уже совершил однажды добро для моей литературной работы. В 1966 году он «пробил» через академика Семенова организацию вавиловской комиссии, благодаря которой я, как член академической комиссии, смог попасть в Саратов и написать самую яркую часть «Дела Вавилова». М.И. — человек энергичный, умный, интеллигентный, большой любитель литературы. Но он хорошо знает свое место «умного еврея» при губернаторе. Сначала много лет «губернатором» его был академик Н.Н.Семенов, а потом академик Шемякин, у которого он был зам.директора института с 1967 по 1972 год. К обобщению у М.И. способностей нет, поэтому какого то полотна академической жизни, механизмов этой жизни он дать не может, но факты, которые он привел — достойны внимания и отлично вписываются в ту общую картину, которую я собираюсь воссоздать. Когда заговорили о проникновении чиновника в науку, он рассказал о Володе Виноградове, чиновнике из КГБ, который сначала много лет был зам.начальника иностранным отделом Академии наук СССР, а потом стал начальником этого чисто сыскного отдела. И вот, в 1966 году Владимир Александрович Виноградов, 1921 года рождения, экономист, стал членом-корреспондентом АН СССР, а сейчас сделан директором библиотеки АН по общественным вопросам.
Особенно живописные детали дал М.И. к портрету Овчинникова, нынешнего вице-президента АН и будущего, как утверждает М.И., президента. Овчинников Юрий Анатольевич начал научную карьеру (ему 41 год) в качестве заместителя директора института, которым руководил академик Шемякин девять лет назад. В чем причина его успеха? Частично во внешних обстоятельствах — умер Шемякин, но главное — личные качества молодого биохимика. Он умен, способен (не талантлив), goodlooking, профессиональный актер (играл Маяковского в театре МГУ и даже выезжал в Ленинград с этой ролью). У него хорошо поставленный голос, обаятельная улыбка. Он хорошо знает с кем и как себя следует вести: на кого можно кричать и топать ногами, а кого следует очаровать. Сейчас, став Вице, он постоянно проявляет себя хамом и грубияном. Особенно в своем институте. Крупным козырем в затеянной им игре является то, что Овчинников не интеллигентен и абсолютно беспринципен. Это сближает его с теми, кто сегодня командует наукой. Ближайшим другом его долго оставался некто Макаров, зам. зав. отделом Науки ЦК КПСС. Овчинников помог Макарову стать членом-корреспондентом АН. Шарм, обаяние, умение нравиться (он понравился и Келдышу) Овчинников совмещает с духовной нищетой. Когда после первого возвращения из США жена М.И. спросила его, какие музеи и театры ему в Америке понравились, он откровенно ответил, что ни в музеи, ни в театры не заглядывал потому, что его интересуют только гангстерские фильмы.
Овчинникову не откажешь в импозантности. Он энергичен, он решает. Но его решения оставляют чувство, что их предпринимает человек, стремящийся не к научному поиску, а к тому, чтобы как можно обильнее пустить пыль в глаза. Через своего дружка в ЦК он добился утверждения проекта нового здания Института биоорганической химии. Средний современный институт, созидаемый вновь, имеет примерно 10.000 квадратных метров площади. Овчинников потребовал 30.000. И получил. При обсуждении проекта он говорил, что его более всего интересует БОН (блок общего назначения), т.е. административная часть института. Этот БОН должен содержать зимний сад, роскошные кабинеты директора и заместителей, комнаты отдыха, ресторан и т.д. «Я буду сюда водить иностранцев», — сказал он. Когда Овчинникову заметили, что для административного здания в его задуманных масштабах не хватит запланированной площади, он, не задумываясь, приказал проектировщикам: «Расширяйте БОН за счет научных лабораторий». Как разит от всего этого дешевым мещанством! Николай Вавилов, посетив в 20-е годы Вашингтон, с удовольствием записал, что в Департаменте земледелия, где работали тогда 22 тысячи исследователей (исследователей, а не чиновников!), он долго бродил по Отделу растительной индустрии среди теплиц, оранжерей, лабораторий и лишь с большим трудом разыскал, наконец, комнату с табличкой «канцелярия»
Свободное копирование
