18 февраля.
Сегодняшний день я, очевидно, буду вспоминать, как день решительной жизненной перемены, как день, когда прозвучала для меня старая морская команда: «ВСЕМ поворот кругом». Собственно, ничего еще не произошло, но внутренне я уже отрезал, оторвал от себя 30 лет литературной работы, литературных, журналистских надежд, мечтаний, попыток достичь какого-то совершенства в своем профессиональном деле, какого-то успеха на этой земле. Та жизнь, которую я вел после возвращения с войны, отныне не возможна. Статья в воронежской газете угрожает мне арестом, судом, лагерем, а в лучшем случае унижением (покаянием) и отлучением от хлеба на неопределенный срок. Бездействовать больше нельзя. Надо принять решение — смирюсь ли я с арестом и тюрьмой или готов принести в «Литературной газете» покаяние, как это уже сделали Булат Окуджава, братья Стругацкие и другие. Сегодня я понял, что их путь — не для меня. Буду бороться, буду вырываться из страны. Три книги, лежащие ныне в издательствах — плод труда пяти последних лет — придется бросить. Они уже не выйдут в свет. Цепляться за них, значит погибнуть.
Утром ездил в Новую Деревню к о.Александру Меню. Он ничем не может мне помочь практически, но в роковой этот час мне нужно было услышать и увидеть его. О.Александр принял меня в своей крохотной келье, обсудил, обговорил все возникшие обстоятельства, обнял, поцеловал. Я ушел от него успокоенный и убежденный в том, что все идет правильно. Прочитав воронежский донос, о.Александр на минуту задумался, а потом, посветлев лицом, как будто что-то понял, сказал: «Это провиденциально!» И далее, развивая свою мысль, напомнил мне, что давно уже созревал я и дозрел до эмиграции, что давно уже говорил ему, что здесь уже все сделано, здесь все изжито. Статью-донос надо принять как добрый знак: «Следуй своему внутреннему стремлению и не оглядывайся»
В тот же день еще один визит — к генералу Ильину. У меня не было ни малейшей робости или сомнения, когда переступил я порог кабинета властителя душ и тел столичных писателей. Генерал как всегда сидел за своим огромным столом в полутемном кабинете, упрятанном в самый дальний угол Дома литераторов. Он заметно постарел в последнее время. Маска равнодушия и официальной любезности, которой он встречает каждого посетителя, сползла с него тотчас, как он прочитал перепечатанную на машинке копию воронежского фельетона. Я спросил, будет ли Союз писателей Москвы защищать меня от этой клеветы. «Вы убеждены, что это клевета?» — еще более ссутулившись и отвернув голову, спросил Ильин. Старый кот увидел возможность поиграть в свою любимую игру. «Клевета? Но тут названо конкретное имя конкретного человека (Аронова), он дает ясные показания против вас.… Так как все-таки? Клевета или нет?» В стариковских выцветших глазках возник оживленный интерес, не ко мне, не к моей судьбе. Он всю жизнь играет в эту игру («Я работаю с писателями с 1924-го года»). Прежде чем послать в тюрьму, выгнать из СП или выпроводить за границу, он любит попробовать человека когтем, посмотреть, как тот поведет себя. Ильин не лишен, очевидно, чувства азарта, и зрелища перемежающегося страха, опасений, униженности человеческой, равно как и вид мужества и непреклонности (Галич, Максимов) ему интересны. Мне кажется, что кроме этого «театра» и чиновного карьеризма его давно уже ничего не интересует. Во всяком случае, книг он не читает, и ни в концертах, ни в театрах я его никогда не видел. Ну что ж, он и у себя на работе находит достаточно «развлечений». Похоже, что я в этом отношении разочаровал его. Поблагодарил за совет обратиться в суд с жалобой на клевету и ушел. Предложение обратиться в суд, конечно же, провокационное, равно как и совет обжаловать действия воронежской газеты через Отдел агитации и пропаганды ЦК. Доказать в их суде никому еще ничего не удавалось. Прежде всего, потому, что судья (любой!) знает и хочет знать не законы, а распоряжения сегодняшнего дня. Я споткнусь на первом же вопросе, когда стану отстаивать свое право читать любые книги, любые произведения, где бы и когда бы они ни были напечатаны и написаны. Закон весьма туманно трактует право, право писателя и просто грамотного человека получать и распространять любую информацию. Зато распоряжения очень точны: всякого читающего НЕ ТО, ЧТО НАМ НУЖНО, хватать, судить, сажать.
… Этот полный переживаний день завершился в консерватории. Фантастическая симфония Гектора Берлиоза «Эпизод из жизни артиста»
ГОСУДАРИ И НАУКА.
Когда в 1833 году член Российской Академии наук Н.Гамель обратился к императору Николаю I с прошением о командировке его в США, чтобы познакомиться «с системой телеграфических сообщений посредством гальванического тока», царь наложил резолюцию: командировку разрешить, но с тем, чтобы ученый дал расписку, что не посмеет употреблять в пищу человеческое мясо, как это принято в Америке.
Гамель расписку дал. (По журналу «Техника и наука», №4, 1974г.)
P.S. Нынешним отъезжающим в заграничные научные командировки приходится подписывать расписки и похлеще.
Из статьи академика Александра Целикова, специалиста по металлургическому машиностроению.
На вопрос о том, какими качествами должен обладать ученый, академик ответствовал: «Первое… абсолютная честность перед собой и коллективом. Нужно трезво оценивать свои силы, способности, ясно представлять себе, что твой успех невозможен без помощи коллег по работе... второе важное качество ученого — умение доводить свои замыслы до практического осуществления… Третье качество — отсутствие боязни перед так называемой черновой работой, перед азами конструкторского дела, перед производственными трудностями наладки, скажем, твоей же машины. Ну и четвертое — это чувство ответственности за работу, которую тебе доверили. И не только перед начальством, а прежде всего перед государством» («Техника-молодежи», №5, 1974 г, стр.45)
P.S. Таков убогий нравственный комплекс современного академика… Увы.
Разыскал у себя несколько записей разных лет на тему: НАШ СОВРЕМЕННИК.
Сегодня рассказали: директор института, доктор наук, армянин 43-х лет занимается какими-то авиационными проблемами. Рассорившись с министерством, ушел со своей высокой должности. Его просили, уговаривали и по служебной, и по партийной линии — не уступил. Карьерист, хваткий, пробивной малый вдруг со своей хорошо оплачиваемой должности ушел в скромный институт на кафедру. Своему близкому другу в доверительной беседе объясняет: «Мне отсидеться надо. Нынешние хозяева страны завели нас в болото. Еще год-другой и их сбросят. Новые нас тоже не вытащат из болота, но они новые, и им люди будут еще нужны. Тут я и выскочу, как вчерашний опальный, тут-то я и сделаю свою карьеру»
О какой же карьере мечтает этот «ученый»? Он желал бы получить службу за границей, но не временную, а постоянную, что бы жить там да поживать, как представитель великой державы по экономическим или техническим вопросам. И верит, что служба такая от него не убежит. А о России он и думать не хочет — она все равно, по мнению этого коммуниста и ученого обречена. (М.К., 6.09.1974 г.)
Слово «революция» заимствовано из астрономии, где этот термин означает полный оборот планеты, возвращение ее в исходное положение. Не менее симптоматично, что в применении к историческим событиям слово «революция» было впервые употреблено для обозначения реставрации английской монархии в 1660 году, а отнюдь не в связи с акциями Кромвеля и его правительства (из реферативного сборника «Проблемы современного общества в зарубежной социологии», II М. 1971 г. стр. 178, Ж.Эллюль «Аутопсия революции», Париж 1969 г.)
«Физики, математики, астрономы и прочие изъяснители божественных в натуру влиянных действий суть тоже, что в книге Священного писания пророки, апостолы и церковные учители». М.В.Ломоносов (цит. по книге В.С.Варшавского «Незамеченное поколение» 1956 г, изд. им.Чехова, Нью-Йорк 1956 г.)
Там же высказывания Н.Ф.Федорова о необходимости научного управления природой, в частности отстаивание управления дождем с помощью взрывов. В споре с арх. Амвросием Харьковским он пишет в «Общем деле», что человек должен подумать не только о дожде, добытом с помощью арт. выстрела, но и о том, как «посредством воздействий, производимых на обширных пространствах, управлять как влажными, так и сухими течениями воздуха, спасать не только от засух, но и от разрушительных ливней». Федоров не только не осуждал стремления к власти над природой, но видел в такой власти «действительное доказательство бытия Божия и Божия промысла, доказательство совершенно новое, не из созерцания только целесообразности природы почерпнутое, но познаваемое из осуществления целесообразности в действительности, на самом деле» (май 1975 г)
«Спокойная и тихая жизнь в условиях предельно узкой специализации, при полном отсутствии интереса к тому, что делается у соседа, — пишет академик Л.А.Арцимович, — вот, к сожалению, довольно распространенная картина в некоторых наших научных институтах. В эти условиях сделать крупное открытие также трудно, как купить, скажем, лампу Аладдина или волшебную палочку в Мосторге» (цит. по Литгазете №8 от 19.02.1969 г., из статьи д-ра тех. наук Бродянского В. «Отстраняясь от «непосвященных»)
… Итак, фантастическая симфония Гектора Берлиоза очень подошла к моему сегодняшнему настроению. Симфония — великолепна, особенно «Шествие на казнь» и «Ночь на шабаше ведьм». Вот они — вечные спутники жизни артиста…
Свободное копирование
