29 мая.
Читаю Достоевского «Дневник писателя» (1876 г.). На десятках страниц бесконечные повороты темы: мы и Европа, их демократия и наше политическое устройство, их вера и наша, их история и наша… Вечный русский комплекс неполноценности. Через сто лет в личных беседах и бесцензурной печати мы только об этом и толкуем. А власти, объятые тем же комплексом моральной и культурной неполноценности, мстят Западу военной мощью и агрессивностью. Говорят, эту мысль высказал еще современник Пушкина князь Козловский. Он высказал ее маркизу де Кюстину еще до того, как тот отправился в Россию (1839 г.), а Кюстин уже развил эту вполне достойную гипотезу в своей книге.
Вера Достоевского в духовные резервы российского демоса меня не убеждает. Что мне авторитеты, когда высший авторитет — Время (минувшее столетие!) свидетельствует о безнадежности всех надежд такого рода?...
Говорил в столовой с двумя семейными (аэропортовскими) парами о вчерашнем фильме. Драматург Як.Зискинд сказал, что завязка хороша (чудо), но потом ему стало скучно и он пошел смотреть футбол по телевизору. Футбол был ослепительный. Поэт Коршунов не убежден даже, что в фильме действительно показано чудо. Очевидно, чудо героям только показалось. Но его жена, врач, помнит: чудо свершилось. Но люди увидели в нем только возможность нажиться или рекламировать себя. «Нас ничем в XX веке уже не проймешь…», — заметила жена Зискинда, которая разъяснила мне, что она никто — ни литератор, ни физик, ни лирик, ни медик. Я спросил, не кажется ли им, что фильм — религиозный. Все были удивлены, но после некоторого раздумья согласились. Зачем же его купили? Драматург решил, что купили его ради сцен бала, где много полуобнаженных женщин: такие фильмы публика в СССР смотрит также охотно, как и за рубежом. На монаха, как на единственного положительного героя, никто из моих собеседников не обратил внимания. Жена Зискинда, пожилая, отцветшая женщина, снова сказал, что в народе нет веры и надо бы в этом отношении влиять на массы. «Может быть, следует подумать на первых порах о себе?», — спросил я, как будто произнес какой-то пустяк. Никто не ответил. Поэт поблагодарил за то, что моя беседа расшевелила их и позволила взглянуть на фильм по-новому. А на жизнь? Об этом нет и речи. Мои собеседники так же не способны поклониться и изумиться чуду, как не способны это сделать жители немецкого городка, показанного в фильме. Яви им Бог себя — они станут суетиться и искать выгоды своей точно так же, как и те, в картине из ФРГ.
Свободное копирование
