31 декабря.
Итоги года ничтожны. Написал две главы V и VI Биографии Войно-Ясенецкого (наименее интересные) и едва начал VII-ю. Из того, что пошло в печать интересен лишь очерк о Хаджинове «…И академик и герой». Остальное — каждодневная журналистская продукция. Публиковался тоже очень слабо: книга «Зачем ученому совесть» так и не вышла, рукопись три года пролежавшая в издательстве «Советский писатель» и поныне там. Даже договора нет. В какой-то степени интересны лишь очерки о Вавилове, опубликованные в №10 «Уральского следопыта», остальное — пустяки. Это в плане профессиональном.
В семье все тоже. Дочь очень далека от меня. Сын несколько приблизился, но тоже малоуправляем. Единственная тема наших с ним бесед — религиозные вопросы. Анна, стоя на пороге своих 14 лет, вся в женских переживаниях. Костю томит, очевидно, неудовлетворенное литературное тщеславие. К чему им мои советы, советы человека познавшего тщету любовную и творческую?
С этого года прикована к постели Юлия Самуиловна. Да продлит Бог ее дни.
Вокруг нас все более разреженная пустота. За этот год уехало много людей, с которыми мы хотя и не были близки, но их присутствие здесь создавало какую-то атмосферу духовной жизни. Теперь, после отъезда Галича, В.Максимова, Краснова-Левитина, и, особенно, Александра Исаевича чувство пустоты, покинутости все более усиливается, доходя в некоторые дни и часы до тоски и уныния. Если теперь уедут два Игоря, то и нам не избежать того же искуса. Лиля уже готова изучать английский.
Самое сильное потрясение этого года — арест и высылка Александра Исаевича. Я, пожалуй, не смог бы рационально даже объяснить, почему меня так потряс именно этот арест. Ведь было много других арестов, когда брали людей мне лично знакомых (Марамзин, например). Очевидно, с Солженицыным связаны мы как-то очень уж глубинно, по основным линиям бытия.
Умерла Мила Стужина, умерли: Борис Балтер, профессор Монгайт. Умер Николай Васильевич Лазарев. Он — целая эпоха для меня, эпоха, которая не окончилась последней моей книгой о нем: «Панацея — дочь эскулапа». 1974-й был годом разочарований. Я всегда почтительно и любовно относился к Ученому, к ученому вообще, как к творцу и интеллигенту. Поездки и встречи этого года (Владивосток, Новосибирск, Краснодар, Ленинград) убедили меня в том, что эта категория коренным образом изменилась, измельчала, перестала быть ЛИЧНОСТНОЙ. Особенно убедили меня в вырождении старого понятия «ученый» мои публичные выступления в городах-институтах Протвино, Пущино. Там, где меня с недоумением спрашивали «Зачем ученому быть интеллигентом?» и спорили против обязательности нравственного чувства для людей науки.
Было в это году и кое-что хорошее. Наша семья, наш дом остается главным прибежищем для меня. Мы, в общем-то, здоровы, наши дети тоже. Есть несколько милых нам людей, которые дружелюбно относятся к нам и к моей работе: Леонид Гуревич, о.Александр Мень, Хохлушкин. Встречи с ними всегда приятны. Вышел у нас с Л.Гуревичем фильм «Упрямец Исаев»
Я забыл сказать, что в этом году удалось заключить договор на сценарий художественного фильма о Л.М.Исаеве. Но пока это только Договор. Выйдет ли из него художественное произведение зависит не только от нас.
Откровенно говоря, Лиля и я встречаем 1975 года с изрядной долей растерянности. Прошлый стиль жизни, характер моих литературных произведений о выдающихся ученых как-то сам собой отмирает. Делать то, что я как литератор делал прежде, впредь, очевидно, не удастся. Изменился дух времени. Меня печатают все более неохотно, так как я не умею и никогда уже не научусь произносить пошлые «советские» слова. Что делать дальше? Мы ничего не накопили и мне надо и впредь каждый день что-то писать, что-то публиковать. До сих пор удавалось это делать без потери своего лица и с сохранением уважения и интереса к своей работе. А как будет дальше? Эмиграция? Мы не хотим ее. Активно не хотим. Боимся. Мне кажется, что там придет конец всему тому, что я зову своей личностью. Снова приходят на память слова большого художника: «Там я не нужна, здесь я невозможна». То, что для Марины Цветаевой там, для нас — здесь. Но смысл ее фразы, брошенной почти сорок лет назад, остается таким же роковым и для нас, стоящих на рубеже 1975 года.
Свободное копирование
