Совок. Начало самостоятельной жизни
Я приехал учиться в город Грозный, нашел техникум, но рабочий день уже кончился, и мне из-за двери сказали, чтобы я приходил «завтра». Идти мне было некуда, постелил я на пол перед дверью пиджачок, подложил под голову котомку и заснул. Так в 44-м году началась моя самостоятельная жизнь.
Утром пошел в парк у Сунжи, позавтракал на скамеечке и явился в техникум. Оформление было быстрым и меня, уже в качестве учащегося, направили в общежитие. Таким образом, дядя Марк уберег меня от призыва в армию, а мои одногодки прослужили по 7 лет, чтобы поддержать необходимую, по мнению Сталина, численность армии в мирное время. Дело в том, что после войны фронтовиков демобилизовали, а малолеток призывать перестали.
В 2014 году мне довелось лежать в одной палате с двумя фронтовиками. Николай Григорьевич 26 го года рождения в конце войны в Венгрии был ранен, В части что-то напутали и родителям прислали похоронку с указанием конкретной венгерской деревни, где он похоронен, а он 4 месяца пролежал в госпитале в Югославии, а потом еще 4 года служил, уже после войны. То есть не всех фронтовиков демобилизовали – далеко не всех.
Василия Ивановича 19 го года, тоже не демобилизовали, а после войны использовали в качестве живой модели при атомных испытаниях сначала на Семипалатинском полигоне, а затем у нас здесь на Тоцком. На Тоцком их расположили в пределах видимости взрыва, и он видел взрыв.
Я не историк, я только собираю факты, не анализируя и не обобщая их, но представляю, как обрадуются некоторого сорта историки этим фактам, хочу только им напомнить, что Сталин в то время очень боялся войны, в которой не исключалось применение атомного оружия. Мы покорили половину Европы, и надо было быть такими сильными, чтобы у защитников свободы не возникало даже мысли о попытке её освободить.
Наше общежитие помещалось в 6-ти или 7-ми бараках, в которых было по 12 комнат на четыре кровати. В дверях комнат были глазки – говорили, что раньше в бараках была казарма, теперь глазки были забиты. Комнаты отапливались печками голландками с топкой из общего коридора. Во дворе туалет, водопроводный кран, турник и спортивное сооружение в виде буквы П, на котором сохранились кольца. Вокруг был невысокий заборчик.
Комендант общежития жил с семей здесь же. Не все бараки были заполнены.
Для поселения в общежитие в первую очередь надо было пройти санобработку. Я еще и еще раз восхищаюсь тем, как во время войны было все четко организовано. Страшным явлением Первой Мировой войны был «сыпняк» и вообще тиф. Сыпной и брюшной тиф. Во время Второй Мировой (Отечественной) войны не было ни брюшного, ни сыпного тифа. В блокадном Ленинграде, где в пищу шло все, похожее на еду, на улицах продавали газированную воду, которую приготавливали из слабого раствора марганцовки с крупинкой сахарина. Крупинка сахарина вреда не приносила, а марганцовка служила антисептиком.
Во всех городах, на всех перевалочных пунктах были организованы пункты санитарной обработки. Их устроили при банях. Приходит человек в эту баню, раздевается, и его одежда помещается в камеру, где она выдерживается какое-то время при высокой температуре – прокаливается. Разносчики сыпного тифа – вши при этом погибают. Сам человек в это время может помыться. Справка о прохождении санобработки была обязательна во всех местах скопления людей.
В Мариинске справки о санобработке мама добыла за несколько картошин, которые у нас остались от дороги в Мариинск. В Новосибирске мы с Валиком пошли в баню, но в бане было холодно, вода была чуть теплая и мы с остальными мужиками сидели голые в предбаннике, пока шла пропарка одежды. В Ташкенте справки купили, а в Красноводске с удовольствием после поезда все сходили в баню.
Я прошел санобработку, принес со склада матрас, получил постель с одеялом, занял койку и стал учиться. Посредине комнаты для занятий стоял большой стол, и у каждого была тумбочка. На стене общая вешалка, под кроватью свой чемодан.
В общежитии я стал регулярно делать зарядку, – сначала только подтягивался на кольцах, а потом стал и кувыркаться. По утрам в любую погоду стал под уличным краном обливаться до пояса. В мороз вода на волосах замерзала сосульками. С тех пор я не только ни разу не болел воспалением легких, но и вообще болезнь стала редким явлением в моей жизни.
Питаться приходилось по-разному. Обедали на карточки в столовой, иногда давали дополнительные талоны на кашу. Присылали продукты из дома. Но были периоды и не редкие, и не кратковременные, когда, получив пайку хлеба, я нес ее на базар и менял на банку кукурузной муки крупного помола. Варил кастрюлю мамалыги (кукурузной каши) и, делая домашние уроки, по ложке, по ложке съедал ее всю – и так до следующего дня.
Домашние уроки делал регулярно, учился с удовольствием. Диктантов не было. Успешно и с удовольствием решал задачи по физике девчонкам со II курса, которые жили в соседней комнате.
Для конспектирования лекций покупали дешевые политические книги на хорошей бумаге. Конспект по физике я писал между строчек одного из томов Ленина. Кое-что при этом прочитал, восхитился логикой в какой-то работе Сталина, познакомился с Энгельсом и проникся! В комсомол я, как мне тогда казалось, вступил сознательно.
Жили весело и беззаботно. Ума была палата. Во время каких-то практических занятий на заводе «Красный молот» я в кузнице хотел отковать нож, но получилась просто острая железка. Мы с этой железкой развлекались, кидая ее, как «пираты» от окошка, через всю комнату в дверь. Нож – железка была настолько тяжелая, что она многослойную фанеру двери пробивала насквозь. Однажды, когда я кинул этот «пиратский нож», открылась дверь, но нож уже успел долететь до двери и пронзить ее. Если бы я кинул на доли секунды позже, или Катя открыла бы дверь на доли секунды раньше, нож раскроил бы ей череп. По горячему следу решили, что при «тренировках» дверь надо закрывать на крючок, но потрясение было настолько велико, что всякое желание играть в эту игру пропало.
Беззаботны мы были в отношении своего имущества – его не было. Очень скоро мы потеряли ключ от комнаты и, услышав звон трамвая, закрывали дверь изнутри на крючок, а сами выпрыгивали в окно, перепрыгивали через забор и вскакивали на подножку трамвая. После занятий дверь с крючка срывали. Зимой крючок ставили в такое положение, из которого он, при захлопывании двери, сам попадал в гнездо.