Сибирская деревня - 1

Совок. Сибирская деревня

Так мы попали на подводу колхоза имени Карла Маркса из деревни Беловодовка Зырянского района, (56 градусов, 36 минут северной широты, 87 градусов, 5 минут восточной долготы) примерно, судя по карте, в восьмидесяти километрах от Асино. Зырянский район до войны был в Томской области, во время войны в Кемеровской, а сейчас опять в Томской.

Со станции выехали с рассветом и утром доехали до паромной переправы через речку Яя. До этого паромы я видел только в кино. Раннее утро, над рекой туман. Тишина, река, как зеркало, вроде бы и нет течения, но паром ставится наискосок к реке и его течением ведет вдоль паромного каната от одного берега к другому. На ночевку остановились в поле. Ночи были прохладные и мы с Валиком забрались в стог, где в тепле так разоспались, что нас пришлось искать. Вокруг поля, по которым разбросаны рощицы – по местному – околки. На опушках околков цветы, желтые, синие, громадные красные свечки конского щавеля, громадные красные пионы, которые бабушка знала по Белоруссии.

 Представление о «далеко» и «близко», «старый» и «молодой» - понятия относительные. По дороге нас обогнала старушка («старушка» в нашем с Валиком представлении), которая шла за несколько десятков километров в гости. У сибиряков, расселившихся по громадной территории, это не вызвало удивления.

В колхозе, распределяя приезжих по избам, на мой взгляд, смотрели на внешний вид и состав семьи и на количество тюков, которые были у семьи.

Одну очень холеную дамочку с двумя ухоженными детишками и громадным количеством тюков поселили в избу крестового сруба, где было три комнаты и кухня. В колхозе она не работала и жила ни в чем не нуждаясь, оплачивая продукты и услуги содержимым своих тюков.

А другая, очень плохо выглядевшая женщина с двумя детьми и очень маленьким багажом, была направлена на край деревни в такую же бедную четырехстенную избу, т.е. в одну комнату, если эту избу можно назвать комнатой, где они с хозяевами, а зимой и с теленочком, должны были ютиться вместе. Зимой эти бедные эвакуированные пошли нищенствовать, надеясь, что дадут картошенку, капустки на приварок к пайку хлеба.

Что ж, в этом у председателя была своя хозяйская мудрость, напрочь отвергающая христианские и коммунистические утопии: «отдай последнюю рубашку» или «всем поровну».

Конечно, председатель мог поставить четыре семьи в тяжелейшее моральное положение. Если бы он бедных приезжих поселил в богатую избу, то плохо бы себя чувствовали и те и другие, потому что один – два раза накормили бы, а потом давились бы своим куском, а приезжие все равно вынуждены были бы пойти нищенствовать. Найти в деревне работу за деньги было негде. Заработать в этой деревне можно было только трудодни, а на них картошки не купишь. И богатые приезжие, поселенные в бедный дом, вынуждены были бы искать себе другое место, потому что невозможно блаженствовать, когда на тебя смотрят голодные глаза хозяев.

Нас поселили к крепкому хозяину в пяти стенную избу, в которой было две комнаты. Хозяева спали на печке в большой передней комнате, а нам выделили горницу. У хозяев были крепкие надворные постройки с маленьким хлевом и баня, которая стояла вдали от дома, в огороде. Каждому колхознику разрешалось иметь в личном пользовании 40 соток земли. На этой земле выращивали в основном картошку. Кроме картошки выращивали овощи, табак и лен или коноплю. Зимой коноплю или лен теребили. Лен шел на одежду, а конопля на веревки, которые даже в городе бывают нужны, а уж в деревне без них не обойдешься. Помню, что как-то использовали и жир льняного или конопляного семени, но как не помню (что-то вроде в начинке для пирога – нет, не помню, врать не буду).

У дяди Пети Стародубцева с тетей Кирой было двое детей. Вася не на много моложе меня и Лена чуть моложе Валика. Дядю Петю по болезни в армию не взяли.

Мы с мамой сразу пошли работать в колхоз.