Когда фронт подошел вплотную к Ленинграду, начался артиллерийский обстрел города. Борьбу с артиллерией немцев вели наши дальнобойные батареи. Одна из них была установлена между Ольгино и Лисьим Носом в лесу на специально проложенной железнодорожной ветке.
Как только немцы начинали обстрел Ленинграда, наши батареи открывали огонь по немецким батареям и немцы переносили огонь на наши батареи. Иногда дуэль между батареями велась упреждающе, ещё до обстрела города.
Немцы как-то били по нашей батарее шрапнелью. Мы были во дворе, и увидели, как за километр или более от нас над лесом появился дымок шрапнельного разрыва. Увидев его, дядя Вася, который служил еще в Первую, повернулся к взрыву спиной, пригнулся и инстинктивно закрыл затылок руками.
Стреляли немцы и по Лахте.
Били по железнодорожному мосту между Лахтой и Старой Деревней, но не попали. Два снаряда пустили по нашему белому самому высокому дому, возможно в предположении, что на нем есть наблюдательный пункт, или в нем располагается начальство. Первый снаряд не долетел метров на семьдесят, а второй метров на пятьдесят в сторону ушел. Я как раз шел к Сухоруковым на второй этаж. Один осколок, который пробил стену дома, лежал на лестничной площадке второго этажа ещё тёплый, а когда вошел к Сухоруковым, они мне показали пробитый вторым осколком стул, с которого, перед самым разрывом, поднялась старшая дочь Сухоруковых. Наша бабушка при обстрелах пряталась под клавиатуру пианино, чтобы уберечься от осколка, который мог пробить стену, – пианино у нас было с металлической доской. Я выбегал во двор – было интересно, куда немцы бьют.
Потом нашу дальнобойную батарею – это две длинноствольные, наверно, пяти или шестидюймовые пушки на железнодорожных платформах, перевели, можно сказать, в центр нашего селения – в рощу между Ольгиным и Лахтой, считавшуюся парком, где до войны проводились праздничные митинги. Вот теперь я увидел наблюдательный пункт, который устроили на высоком дереве недалеко от нашего дома, на Морской улице. С наблюдательного пункта корректировался огонь нашей батареи по противоположному берегу залива. С противоположного берега нам были слышны и выстрелы немцев и разрывы наших снарядов. Вот выстрелила немецкая пушка и через несколько секунд где-то на нашем берегу, далеко от нас разрывается немецкий снаряд, а вот наша пушка выстрелила и через несколько секунд слышен разрыв нашего снаряда на том берегу. Между прочим, если послышался свист снаряда, то это означает, что разорвется снаряд где-то от тебя далеко, а снаряд, который летит поближе к тебе, иногда очень коротко свиснет уже после разрыва.
Позже, (я не заметил когда – не до этого тогда было), нашу батарею перевели в другое какое-то место. Скорее всего, это было сделано весной, а летом мы с Валиком были в парке на месте, где стояла наша батарея. Там были разбитые сосны и осколки немецких снарядов, которыми они стреляли через залив по нашей батарее. Осколки были размером в локоть, т.е. от кончиков пальцев до локтя моей руки того возраста. Сейчас я об этом пишу, не для того, чтобы сказать о величине осколков. Я пишу о нас, о том, что я посчитал нужным их замерить, чтобы кому-то когда-то о них рассказать. Вот и рассказываю.
С закрытием коммерческой торговли, люди стали искать дополнительные источники питания. Мы с Валиком перекапывали уже убранные совхозные картофельные поля в поисках оставшихся картофелин. И находили, занятие это мы превратили в игру, отмеряя найденные клубни какими-то единицами времени. Когда ходили за грибами мимо совхозного скотного двора, еще можно было выпросить кусочек жмыха, которым кормили скотину. Жмых – это твёрдые остатки масляных семян, из которых это масло выдавлено. Например, масло, выдавленное из какао бобов, это шоколад, а оставшийся жмых это какао. Так вот, вначале мы считали хорошим жмых, который оставался после отжима масла из очищенных от скорлупы, чуть поджаренных подсолнечных семян (семечек). Однако это лакомство быстро исчезло. Потом приемлемым стал жмых и со скорлупой, но он был опасен, его надо было старательно пережевывать, чтобы острые скорлупки не поранили пищевод. Вскоре и этот жмых стал лакомством, за ним и конопляный, и мы рады были и хлопковому жмыху.
У нас не было никаких запасов. Я не могу сказать почему. Я думаю, что надеялись на сносное снабжение Ленинграда. Я думаю, вернее я знаю, что денег не было. Мы с Валиком питались отменно, но жили от получки до получки. Всё же, я задним умом думаю, что если бы были немножко поумней, то пшена, перловки пока работали коммерческие магазины, запасти можно было. Про Майоровых говорили, что они запасли целый мешок отрубей.
Я помню, как поздней осенью мы съели последние картофелины, добытые нами при перекопке совхозных полей. Их было несколько штук: крупных, ровных, красных, шершавых. Их вымыли, не очищая, истерли на терке и сварили суп с картофельными клецками. Это было изумительно вкусно.
Пока писал, вспомнил ещё одну вкуснятину. Это были котлетки из конины: тверденькие с румяной корочкой. Таких вкусных котлеток не удавалось сделать ни моей бабушке, ни моей маме, ни моей жене за все послевоенное время. По этому поводу бабушка мне рассказала притчу.
Король поехал на охоту, увлекшись, оторвался от группы и заблудился. Долго плутал он по лесу, пока на него не наткнулся лесник. Лесник привел его к себе, накормил голодного короля гороховой кашей и вывел из леса на дорогу к замку. Для короля началась обычная королевская жизнь. Как обычно повара старались угодить королю и готовили блюда одно изысканнее другого. Король был доволен, но однажды вспомнил про вкусную гороховую кашу, которой его накормил лесник, и приказал приготовить такую же. Повара очень старались, но такой вкусной коши не получалось. Нашли и привели лесника. Встал лесник перед королем и сказал, а вот что он сказал королю, я забыл: то ли, что для того, чтобы еда была вкусной, есть надо, когда проголодаешься, то ли, что голодному человеку всякая еда вкусна.
О том, что война оказалась страшной, я (лично я) понял, когда почти одновременно пришли сообщения о падении Курска и о падении Орла. Два сообщения одно за другим. Я помню то ощущение грозности, которое испытал я тогда – полвека тому назад. Война стала не где-то там – далеко на западе, а здесь в центре страны – в гражданскую до Орла доходили белые..
Свободное копирование
