Начало Великой Отечественной войны - 1

Начало Великой Отечественной войны

Сданы экзамены и началось беззаботное босоногое лахтинское лето 1941-го года.

Мальчишки мечтали стать геологами, моряками, летчиками.

Ничто не предвещало беды, которая обрушилась на страну на целых 6 лет (до отмены карточек в конце 47-го года).

Да, в Европе шла война, но мы в неё не втянулись. Благодаря нашей дипломатии мы могли ждать удобного момента, поскольку только разгром фашизма, как такового, мог обеспечить дальнейшее развитие мировой пролетарской революции.

Мы понимали, что являемся врагом всего капиталистического окружения и с момента образования СССР стали к этой войне усиленно готовиться. Стремительная индустриализация в первую очередь служила целям роста военного могущества страны, во вторую росту помощи зарубежным компартиям, для целей мировой пролетарской революции, и только в третью расту благосостояния.

Уже к 38 году европейский театр был подготовлен к войне, война могла начаться в любой момент, Сталин начал готовить к войне и людскую массу. Территориальная армия была преобразована в общесоюзную, рабочий день увеличили с 7ми часового до 8 часов, пятидневку заменили семидневкой, было запрещено увольнение по своему желанию – работников прикрепили к предприятиям, за прогулы и опоздания ввели уголовное ответственность.

Я думаю, особую озабоченность у Сталина вызывали бывшие репрессированные во время коллективизации крестьяне и репрессированные по классовому признаку чиновники. Многие из них уже отбыли свои сроки изоляции и осмелились вернуться в родные места. Сталин понимал, что многие из них из потенциальных противников МЕТОДОВ преобразований превратились в потенциальных врагов самого СТРОЯ. Начался очередной этап большого террора. Я читал, или на радио слышал, что на места была спущена директива: рассортировать вернувшихся бывших репрессированных и какую-то часть из них вновь отправить в лагеря, а какую-то часть из них по решению местных троек даже расстрелять. Много невинных людей было расстреляно только потому, что они местным чекистам показались подозрительными. Десятилетия и столетия будут родиться авторитетные размышления ученых: большой террор Сталина увеличил или уменьшил армию врагов советской власти. Армия Власова состояла не из бумажных солдатиков.

Из приграничных районов были переселены за Урал жители, которые по национальности совпадали с титульной национальностью приграничных зарубежных стран. В сибирском колхозе мне довелось работать с немцами, переселенными с Северного Кавказа. Они в колхозе жили и трудились с немецкой добросовестностью, как рядовые колхозники, а часть немцев Поволжья, читал я (Новая № 2352) попала на север Енисея с ужасающей в 42 году смертностью от голода и холода.

В надвигающейся войне мы пытались предотвратить поражение, которое влекло за собой ликвидацию советского строя, и сделать все возможное для победы с дальнейшим развитием мировой пролетарской революции, в развитии которой «верный Марксист – Ленинец» видел единственный смысл своей жизни. (Это уже мои совершенно не авторитетные домыслы).

В то время я о мировой революции не думал. Для меня всё было ясно: нам война не нужна и с немцами мы заключили договор о дружбе. В результате они воюют, а мы освободили от буржуев Молдавию, Западную Украину, Западную Белоруссию, Литву, Латвию, Эстонию.

У нас самая сильная армия, нам нечего бояться – они между собой… и ещё не ясно кто кого, а у нас мирная жизнь. В ленинградских магазинах – «что угодно для души»: и пирожные в корзинках, и твёрдая Московская, и нежная Чайная, и икра, и виноград, и будет так во всем Союзе, а не только в Ленинграде. Были бы деньги – так добивайся трудовых успехов. Жизнь в СССР наладилась, было устойчива, и только работай и учись.

Всё мне – в мои почти 14 лет, было ясно.

От тёти Яни приходили спокойные письма с самого Дальнего Нашего Запада. От тети Гени с самого Дальнего Нашего Востока, где у нас город Владивосток, а на самом Дальнем Нашем Юге у нас город Владикавказ. В Нашей Средней Азии был город Верный, который мы назвали Отцом яблок – Алма-Ата

Всё было подвластно России.

Очевидно, такое впечатление о нашей жизни было не только у меня. За 12 дней до войны к нам на лето приехал Валик. Приехал к бабушке с дедушкой, чтобы пожить в городской среде и не потерять, живя в совхозе, городского стиля поведения и восприятия мира. Родившаяся в Петербурге тётя Люся, скитаясь с Макаром Семёновичем по совхозам, хотела, чтобы её дети выросли городскими. Они и росли городскими, потому что в совхозе были еще такие же, как у них, дети совхозной интеллигенции. Надо сказать, что персонал дирекций совхозов существенно отличался от персонала правлений колхозов, и всё же надо было поддерживать привычку свободно себя чувствовать на городских улицах и в городском транспорте, которых, разумеется, в совхозе не было. Но, главным был отдых, смена обстановки. Валик кончил четвёртый класс и сдал первые в жизни экзамены. И приехал купаться и загорать на чудесном Лахтинском взморье – мелком и тёплом, как лягушатник.

В Алпатове, где они жили, купаться было негде. Недалеко был Терек, но мутный, быстрый Терек с илистыми, заросшими кустами берегами у Алпатова, ни в какое сравнение не шел с Лахтинским взморьем. К тому же, как тогда говорил мне Валик, в лесу у Терека русского могли поймать, зарезать и, как барана, подвесить за подбородок на суку чеченцы. Так или пугали детей, или были на то основания, но это говорил подросток – подростку, т.е. Валик мне.

До Москвы Валик ехал с отцом, который ехал в Министерство совхозов, а с Москвы до самой Лахты один. Доброжелательные проводники, доброжелательные пассажиры, доброжелательные кондукторы, доброжелательные прохожие. На улице можно подойти к любому милиционеру, и он достанет из сумки справочник и объяснит, как добраться туда, куда тебе надо (я этим и в Ленинграде, и после войны в Москве неоднократно пользовался). Было безопасно, можно было отправить в путь ученика четвёртого класса одного – его не украдут и не измордуют.

Вволю накупавшись и навалявшись в песке в первые дни, после его приезда, мы стали регулярно ездить в город.

Я помню, что мы посещали все музеи подряд, а музеев в Ленинграде бесчисленное множество. Из тех, которые я посетил впервые, в памяти у меня зарубки ставили музей почв, где в ящиках со стеклянной стенкой были разрезы почв на метровую глубину различных климатических и ландшафтных зон, и этнографический музей, где были выставлены одежды разных народов.

Разумеется, мы посещали и зрелища, и аттракционы, и музеи, которые по определению интересны – такие, как военно-морской, художественные и зоологические. У Валика самое большое впечатление, а в последствии и след в жизни оставил военно-морской музей.