Гамбургский дневник - 8

 20.09.95. Мы дома. Усталые, полные впечатлений – не расплескать бы!

 По приезде долго общались с таможней: наш багаж по прибытии оказался на две огромных коробки больше, чем был при отлете из Питера. Это мы привезли подарки Гамбургского Диабетического общества Ленинградскому Диабетическому обществу. Таможенники с любопытством разглядывают упаковки с сотнями одноразовых шприцев, которые у нас еще в новинку, огромное количество наборов для экспресс-диагностики и т.п. Изучают сопроводительные письма, чтобы убедиться, что мы везем безвозмездный дар, а не предметы для продажи и спекуляции. Убедившись, проникаются к нам уважением и даже помогают донести наш багаж до остановки автобуса (а ведь такая суперлюбезность для таможни не типична).

 Первое мероприятие – визит к Сереге в больницу. Слава Богу, все не хуже, чем должно было оказаться.

 Среди суматохи событий, связанных с прибытием, я выкраиваю несколько минут, чтобы закончить дневник: я должен ответить на два вопроса. Первый вопрос – это наш последний день в Гамбурге. Конечно, наши хозяева устали, но, несмотря на это, в момент прощания я не почувствовал их облегченного вздоха. Напротив, они оба были очень взволнованы; Хильда даже пару раз смахнула слезы. Это не было игрой: им действительно грустно было расставаться с нами. Да и нам было не очень-то весело. Пишу эти строки, и в моей памяти всплывают моменты прощания с американками, гостившими у нас несколько лет назад. Какими сердечными были наши отношения, пока американки были в Петербурге! Но уже за несколько часов до момента их отбытия из дома в аэропорт с ними буквально на глазах стала происходить удивительная метаморфоза. Они стали какими-то холодными и чужими, даже разговаривать стали суше. Мы сначала не поняли, забеспокоились и даже подумали: а не обиделись ли они на нас за что-нибудь? Потом решили: наверно, волнуются перед отъездом. Но эти американки – это не мы: для них пересечение границы – не событие, а вещь привычная. Спустя пару дней у меня мелькнуло подозрение, подтвержденное позже теми, кто с иностранцами общался много. Американцы – прагматики: пока они были здесь, мы являлись для них самыми близкими людьми, друзьями; но с момента возвращения от нас они окажутся вновь среди своих старых друзей, а мы для них – эпизод, безвозвратно ушедший в прошлое. – Так зачем лишние переживания? – И на протяжении последних часов они просто переключались из одного «режима» в другой. Вот так. А наши немцы прагматиками не были: они расставание с нами переживали. И переживали искренне. Это не американцы которые проходят через подобные ситуации в соответствии с известной пословицей: с глаз долой – из сердца вон.

 Последнее впечатление от гамбургского аэропорта – это, во-первых, исключительная четкость и порядок во всем вплоть до мелочей: даже к стойке регистратора нельзя подойти ближе, чем на метр, пока не подойдет твоя очередь. И за соблюдением порядка не следит никто, ибо в этом нет необходимости: все изначально дисциплинированы. Во-вторых, наряду с безукоризненной вежливостью персонала аэропорта я почувствовал полное отсутствие благоговения перед туристами из России. Это не очень понятно, потому что на протяжении многих лет нам вбивали в голову, что представители любого народа земного шара, услышав слово «Россия», начинают захлебываться в подобострастной улыбке и благодарить своих богов за счастье лицезреть россиянина. – А может быть, немцы просто умеют хорошо скрывать свои благоговейные чувства?

 Второй вопрос, на который я сейчас обязан ответить самому себе, – это оценить, какие чувства испытал я в тот момент, когда люки самолета были уже задраены, а колеса шасси уже оторвались от бетона гамбургского аэродрома. Было ли мне жалко улетать? Хотелось ли бы мне остаться там навсегда?

 Нет слов, там все вроде бы лучше. И все же я не хотел бы там остаться навсегда. Я был в гостях, я был в другом мире. В этом мире взаимоотношения людей построены на непривычных для меня обычаях и взглядах на вещи. И хотя трудно, сформулировав это, разложить все по полочкам, хотя все это почти неуловимо, все же из всего этого создается ощущение и настроение. И при всем радушии чувствуешь себя чужим, чувствуешь себя нужным в этом чужом мире лишь тем людям, которые тебя принимают у себя в гостях.

 И, конечно, существенный вопрос – язык. Я не боюсь языкового барьера: привыкнув верить в свои способности, я нахально полагаю, что немецкий освоить я бы сумел довольно быстро – было бы только время для занятий и какая-то совсем минимальная помощь на первых шагах изучения. Тем более, ситуация была бы достаточно благоприятной при наличии языковой среды, т.е. окружения людьми, общающимися между собой на этом языке. ( Ведь, в конце-то концов, сумел же я выйти на приличный уровень в английском. У меня, правда, отвратительное произношение, но при наличии слуха и языкового окружения это может исправиться за месяц-два. А сейчас моего словарного запаса и грамматики мне вполне хватает для почти свободного общения с людьми и для чтения в подлиннике художественной литературы. Обидно, конечно, что при отсутствии регулярной практики и достаточного времени все это через несколько лет начнет катастрофически бледнеть, незаметно уходя из памяти, как вода в песок).

 Так что, общение на чужом языке – еще не проблема. Но для меня язык – это не только средство общения, но и сфера существования, часть моего внутреннего мира. А для этой роли может быть пригоден лишь язык, привычный с детства, и притом в окружении людей, тоже говорящих и думающих на этом языке. А потому отлучение от родного языка – один из существеннейших моментов ностальгии.

 Если бы я писал этот дневник не для себя, а, например, для печати, то я бы воздержался от этих немодных сегодня высказываний, которые с большой вероятностью вызвали бы в мой адрес насмешку и упрек в глупости (тем более, со стороны сегодняшних очень практичных людей: ведь большая практичность развивается, как правило, в параллель с незаметно прогрессирующим духовным обнищанием). Но – с моей точки зрения – любой турист, возвращаясь домой, просто обязан самому себе задать вопрос: радостно ли ему это возвращение и в какой степени и почему. Если турист смотрит и созерцает – только – и не пытается при этом анализировать увиденное и сравнивать это увиденное с уже ранее ему известным, то с досадой вспоминается еврейская пословица: «лошадь может объехать весь свет, но все равно она останется лошадью».

 Отвечая на только что обсужденный вопрос самому себе, я заканчиваю первую часть моего дневника (не знаю, будут ли еще путешествия и – вместе с ними – следующие части) словами русской пословицы: «в гостях очень хорошо, а дома все равно лучше».

 Фото 2000г.

Гамбург - Санкт-Петербург 1995