Горячие дни актерской жизни - 66

Глава 13.

Два месяца без Монахова. Режиссерский дебют Софронова. Парижане Александра Бенуа в спектакле "Грелка". Эксперимент В. В. Лебедева в спектакле "Ужин шуток". Гастроли театра в Москве. Хлопоты о возвращении из-за границы А. Н. Лаврентьева. Новый директор театра

Привыкать к ударам судьбы трудно и... вредно. Болезнь Н. Ф. Монахова в начале нелегкого сезона 1922/23 года оскопила наш репертуар, лишив его самых доходных спектаклей - "Слуга двух господ" и "Дон Карлос". В остальных ролях Николая Федоровича заменили вполне благополучно, а в "Рюи-Блазе" К. П. Хохлов даже внес в спектакль новый ритм и более яркие краски.

Мы почти ежедневно по очереди навещали Монахова в клинике усовершенствования врачей и знали, что гнойный аппендицит у него протекает с осложнениями. Профессор Петров, любивший наш театр и понимавший сложность положения, разрешил нам деловые свидания с нашим директором и старейшиной. И опять, в который уже раз, мы возвращались к спорам и обсуждениям противоречивости этого близкого и нужного нам всем человека. С одной стороны - эгоцентрический поступок его летом, когда он потребовал с представителя коллектива Бережного гонорар за гастрольное выступление в "Слуге двух господ" в "Аквариуме". С другой стороны - примеры строжайшего отношения к порядку и дисциплине, одинаково обязательным для всех, без разделения на "чины" и "положения" и прежде всего для самого себя. Однажды мы увидели на доске приказов строгий выговор за нарушение творческой дисциплины... артисту Монахову, выразившееся в том, что он стремился рассмешить партнера и тем нарушил художественную цельность спектакля.

Безупречным было его отношение к товарищам, заменившим его в некоторых ролях. Посмотрев их, он в некоторых случаях заявил дирекции, что данный исполнитель играет удачнее его и он согласен перейти "в запас".

Может быть, труднейший его актерский путь - от низкопробных балаганов, провинциальных опереточных театров, когда жизнь часто сталкивала его с жуликоватыми антрепренерами, научили его железным правилам материальных взаимоотношений с работодателем. Отсюда, наверное, и возникло его применение этих правил к нашему коллективу, членом которого он состоял, отдавая все свои заработки целиком в пустую кассу театра. Он все это знал, но изменить своим "железным правилам" не смог. И у нас долго сохранялось впечатление, что он считает себя всегда правым.

Но он оставался очень сильным (сильнейшим среди нас!) актером, образцом дисциплины и объективным критиком наших работ. Потому он оставался для нас дорогим и близким. Проболел он до конца декабря, и, выпустив без него "Газ", мы сразу же запустили в работу "Мюзотту" Ги де Мопассана, мобилизовав для этого Софронова, имевшего большой педагогический опыт, и среди нас единственного, который мог бы в короткий срок, не нарушая нашей системы построения ансамбля, поставить спектакль. Общую консультацию взял на себя Александр Николаевич Бенуа. Скромная мопассановская история бедной парижанки была показана нашему зрителю через старинную багетную раму. Зрителем она была принята так же скромно...

Мэтр наш Бенуа готовил "Грелку" Мельяка и Галеви, ожидая возвращения к работе Монахова. Все чаще и чаще возникало в наших беседах имя родного нам Андрея Николаевича Лаврентьева, так нелепо в свое время покинувшего Россию. Жизнь его вне родины сложилась драматически: его видели в Париже, одиноко идущим по улице, с залитым слезами лицом. Потом недолго он играл в Риге, а теперь работал в Таллине, откуда прислал нам покаянное письмо, где просил, если он нам нужен, помочь ему в хлопотах о его возвращении, которые начал наш посол в Эстонии.

Очень самобытный, ни на кого не похожий человек и актер был наш Андрей Николаевич. Только сейчас, через призму всего пережитого, можно оценить и понять его талант. Предполагая, в порядке домысла, возможность исполнения Лаврентьевым роли Мити Карамазова, думаю, что это было бы откровением в русском театре. Никто в театре не удивился раскаянию Лаврентьева и его стремлению вернуться в Россию. И даже когда в Таллине он имел большой успех как актер и режиссер, он продолжал хлопотать о возвращении.

Марианна Эриковна Павлова - дочь великого князя Павла Александровича Романова (дяди царя) и его морганатической жены графини Палей, игравшая в любительских спектаклях, с 1918 года связала судьбу с А. Н. Лаврентьевым, приняв для профессиональной сцены этот псевдоним от имени отца. Актерское дарование ее не отличалось яркостью, но была в игре ее какая-то прелесть в некоторых ролях, особенно в сочетании с безупречными манерами. Мы были уверены, что Марианна Эриковна была основной причиной отъезда Лаврентьева за границу. Но в стремлении вернуться на родину она тоже была искренна - в этом я неоднократно убеждался позже, когда она резко и с неприязнью отзывалась как о чем-то для нее уже чуждом о Западе, тамошних театрах, людях. Несмотря на то, что первые тридцать лет своей жизни она была окружена роскошью великокняжеского существования, в наших трудных условиях она всегда сохраняла хорошее настроение и ровное товарищеское отношение к окружающим. Одевалась предельно скромно и с большим вкусом.

Хлопоты об их возвращении начались в Петрограде, и, заручившись положительным отношением, Монахов, связавшись предварительно с А. В. Луначарским, во время летних гастролей в Москве получил от В. Р. Менжинского заверение разобраться в этом деле.