Доход от этого вечера позволил нам дотянуть до "Цезаря", а тот аншлагами дал возможность с полноценной ставкой закончить сезон и даже выплатить отпускные, правда, только за один месяц, а отдыхать должен был театр два.
Отдохнув две недели, мы принялись энергично репетировать легкий (по оформлению) репертуар для выездных спектаклей в театрах Павловска, Таврического сада, в "Аквариуме" и два раза в неделю в собственном помещении, а по субботам и воскресеньям шли параллельные спектакли. Заняты все были плотно, некоторые из нас поневоле становились режиссерами, а Хохлов в этом новом для себя деле здорово набил руку, совершенствуясь все больше и разнообразнее. Суфлер полагался только на две репетиции, а дальше - изволь знать текст наизусть; что это за темп работы был, если на долю большинства мужчин приходилось "на круг" по две роли в неделю, нетрудно представить. Но мы знали, что покоя нам не будет, когда брались за это дело, и даже радовались стремительному бегу роли за ролью и подаркам фантазии, подталкиваемой этим темпом.
Играли: "У жизни в лапах" Гамсуна, "Мезальянс" Шоу, "Современный брак" Пинеро, "Необыкновенный человек" Бара, "Две утки" Т. Бернара, "Продавщица шампанского", "Маленькая девочка с большим характером" и другие комедии.
На этих спектаклях опробовали мы многих окончивших драматические школы актеров. Забавный случай произошел на экзаменационном спектакле александринской школы. Товарищи послали меня посмотреть Карякину и Кровицкого. В антракте я задержался около дверей в зал, так как выход загородили две мощные фигуры: педагог курса В. Н. Давыдов и великан Шаляпин. Товарищи стали меня подзадоривать,- пользуясь случаем, померяться ростом с Федором Ивановичем. Встав плотно спиной к спине Шаляпина, я повернул голову и... встретился с удивленным взглядом его, сверху вниз смотрящего на меня. Когда товарищи меня уверяли, что мы тютелька в тютельку одного роста, я не мог этому поверить и спорил с ними: уж очень пронзил меня этот взгляд именно сверху вниз, как мне показалось.
А Карякину и Кровицкого мы позвали играть среди нас сначала в "Маленькой девочке с большим характером" - их выпускном спектакле, а потом продолжить и в других работах. Леночку Карякину вскоре соблазнила работа в Александринском театре, а Левушка Кровицкий надолго остался с нами, органично влившись в наш ансамбль.
Максимов по закрытии сезона договорился о творческом отпуске для участия в "Дон Карлосе" театра Корша в Москве и на большой срок отошел от нас, Монахов же, по согласованию со всеми нами, "подкармливался" в оперетте. На вторую половину лета он поселился в Детском Селе на даче, куда однажды, посмотрев нашу "Богему" в Павловске, повез в гости всех нас. Нас ждала белая ночь чревоугодия и веселья.
Единственный случай участия Монахова в "Слуге двух господ" в "Аквариуме" был на гастрольных условиях с выполнением нами его обычных материальных требований: хозяин "Аквариума" Александров ставил условием гарантии ряда наших спектаклей обязательное участие хотя бы один раз Монахова. Монахов знал, что сумма, которую Бережной передал ему перед вторым актом, почти целиком была гонораром за весь спектакль, но не знал он того, что деньги эти мы наскребли в долг, а с хозяйчика "аквариумского" выжимать заработанные червонцы было трудно и постыдно. Когда, помню, накопился за ним большой долг, Бережной потребовал, чтобы мы, как месткомовцы, пошли с ним после очередного спектакля к Александрову и ультимативно потребовали расчета. И вот мы - Музалевский, я и примкнувший к нам Софронов, никогда не бывший в месткоме, но крепко чувствовавший локоть друга, все четверо с велосипедами, позволявшими нам не страшиться огромных питерских пространств, когда замирают трамваи, пошли к эксплуататору и насели на него. Особенно крепко бил его четкой логикой советских законов Егор. В конце концов договорились, что первые же доходы от сегодняшнего ресторана пойдут в нашу пользу.
Хитрый деляга полагал, что мы придем за деньгами после трех часов ночи, когда закрывался ресторан, но не знал он про наши "самокаты", да и изворотливость Бережного не была ему еще ведома. А тот усадил нас за стол, заказал плотный ужин и небольшой графин водки, предупредив, что больше водки не будет: мы здесь для дела такого, что голова и нервы должны быть в норме. Дальше пошли манипуляции в стиле знаменитого Боско-Тимбер - так нежно мы величали Бережного, когда он проявлял класс работы. Он вынул блокнот, деловито раскрыл его и, внимательно всмотревшись в сервировку соседнего столика, справившись в меню, сделал расчет и записал в блокнот - надо, мол, знать приблизительную сумму доходов ресторана, чтобы предъявить Александрову записи счетов всех столиков. (Когда имеешь дело с таким жуком, как он, надо бить его его же оружием!) Забавнее всего, что в результате Александров пришел в восторг, сразу же рассчитался и даже не позволил официанту получать за наш столик.
Монахову ни один из нас никогда не напоминал о случае со "Слугой", для себя мы объяснили его поведение, но оправдать не могли и не хотели. Даже Софронов, еще недавно много споривший с нами актер, на собственной шкуре познавший "диалектику" материальных взаимоотношений работающего и нанимателя, согласился с нами.
Свободное копирование
