Память актера (О книге Г. М. Мичурина)
1
Воспоминания Геннадия Михайловича Мичурина (1897-1970), талантливого актера и воистину влюбленного в театр человека, интересны сами по себе. Они ярко и колоритно написаны и повествуют о необыкновенно насыщенном периоде в истории советского театрального искусства.
Однако они значительны еще и потому, что беспокойная молодость актера, начинавшего свою творческую жизнь под грохот залпов Февральской и Великой Октябрьской революции, была перекрестьем больших литературных и театральных судеб.
Мичурину посчастливилось.
На заре своей профессиональной жизни он близко соприкасался со многими замечательными людьми, зачинателями и строителями советской художественной культуры - А. М. Горьким и А. А. Блоком, М. Ф. Андреевой и Н. Ф. Монаховым, имел возможность слушать их, советоваться с ними, наблюдать их изо дня в день.
Он принимал самое непосредственное участие в создании Большого драматического театра и в воспоминаниях своих с волнением рассказывает о днях, по поводу которых Н. Ф. Монахов как-то заметил: "Это были незабвенные для нашего театра времена. Почетная функция нашей работы сообщала нам необычайный творческий подъем и заставляла нас иногда преодолевать непреодолимое". Сознанием этой "почетной функции" человека искусства, не просто актера, а активного деятеля театра, проникнуты страницы воспоминаний Мичурина. Отблеск времени лежит на этих страницах и придает им такой живой творческий колорит.
Само по себе время неумолимо. Казалось бы, в пору, когда Мичурин начинал свой путь, прошлое уже было прошлым, отодвинутым вдаль исторической дистанцией, и вместе с тем оно чудотворным образом оживало вокруг, и не только оживало, но продолжало жить в людях, о которых рассказывает Мичурин. С теплым чувством вспоминает Г. М. Мичурин старого русского актера Н. Н. Михайловского. Когда-то, еще до того, как был создан Московский Художественный театр, Н. Н. Михайловский встречался с К. С. Алексеевым-Станиславским, а теперь, в самые первые послереволюционные годы, любовно поддерживал актерскую молодежь в ее первых шагах. Так вот, Н. Н. Михайловский был сыном Н. К. Михайловского, критика-народника, и как бы олицетворял собой связь новой советской интеллигенции с передовой русской интеллигенцией прошлого века.
Рядом с Мичуриным, в только что созданном Большом драматическом театре, служила старейшая русская актриса Клеопатра Александровна Каратыгина, вдова знаменитого актера и драматурга-водевилиста П. Каратыгина. Несмотря на то, что Каратыгина заканчивала артистический путь, отсчитывая десятое десятилетие своей жизни, она продолжала активно и увлеченно работать. Роль консьержки Пишар из "Грелки" Мельяка и Галеви была создана ею в преклонном возрасте, но по праву могла быть признана образцом блистательного, озорного и жизнерадостного мастерства.
Интерес к любому прошлому, в том числе и к театральному прошлому, не может быть совсем "бескорыстным". Он всегда связан с естественной и благородной потребностью извлечь урок, чему-то научиться, что-то использовать.
Несмотря на сложную и полную лишений жизнь, молодая революционная страна с первых же лет своего существования испытывала острую и волнующую потребность в искусстве, способном стать черным хлебом в духовном рационе советского человека. Черным, а не белым, потому что без белого можно обойтись, а без черного обойтись нельзя. Это ощущение необходимости их труда придавало бытию актеров такую радостную напряженность и такой внутренний подъем.
Напутствуя Большой драматический театр, Горький подчеркивал, что "необходимо научить людей любить, уважать истинно человеческое, чтобы они умели, наконец, гордиться собой". Впервые в истории эта высокая цель была целью не только искусства, но и всего рабоче-крестьянского государства. Поэтому, должно быть, относительно легко переносились лишения тех лет, поэтому, иной раз, творческие задачи, сами по себе невероятно трудные, требовавшие длительных и терпеливых усилий, решались, с немалой долей наивности, одним только напором, энтузиазмом, юношеским натиском.
Многие творческие сложности, идейно-художественные противоречия, под знаком которых развивалось на первых порах наше театральное искусство, остались за пределами воспоминаний Г. М. Мичурина. Но это вовсе не делает их менее достоверными и ни в какой мере не ставит под сомнение горячую увлеченность, с которой рассказывается в них о театральных явлениях полувековой давности. Казалось бы, этим явлениям пристало быть предметом научного изучения, но, как выясняется, можно о них говорить с полной силой непосредственной, живой заинтересованности.
Мемуарист не может быть исследователем, для этого он слишком внутри прошлого и чересчур привязан к нему. Но во многом он все-таки способен помочь исследователю. Как актер и как человек, обладающий безукоризненным театральным зрением, Г. М. Мичурин воссоздает на страницах своих воспоминаний целый ряд спектаклей или отдельных сцен из них - и тех, в которых он сам непосредственно участвовал, и тех, которые видел только как зритель. При этом - качество очень редкое, - описывая и воссоздавая, он объясняет, помогает понять сложность, увлекательность, тонкость творческого процесса в театре.
В большинстве случаев он точен и справедлив в своих характеристиках, наблюдения его метки и оценки взвешены. Только в редких случаях он позволяет себе односторонне, недостаточно объективно отзываться о людях, с которыми свела его театральная судьба. Это относится, на мой взгляд, к интонации, с которой упоминается в мемуарах один из руководителей Большого драматического театра К. К. Тверской. Можно по-разному относиться к нему как к постановщику, но не вызывает решительно никаких сомнений его творческая честность, не могут оспариваться его заслуги в строительстве театра.
Мичурина привлекают все стороны творческого процесса. С удивительной внутренней симпатией - другого слова тут не подыщешь - он рассказывает не только о маститых мастерах театральной живописи, таких, как Константин Коровин или Александр Бенуа, но и о замечательном художнике-декораторе Оресте Аллегри, который своим поразительным чувством перспективы, редким пониманием театральных пропорций и искусством исполнения самих декораций творил настоящие чудеса.
Будучи человеком разносторонне одаренным, Мичурин приобщался и к декорационному делу. Как рассказчик он обладает очень ценным качеством - широтой взгляда на мир, который его окружал. Ему интересно буквально все, что происходит в театре, и интересно по-своему, так сказать, лично, потому что его касается тоже все.
Характерно в этом смысле то обстоятельство, что, будучи молодым актером Большого драматического театра, он вместе с несколькими своими, такими же молодыми, как он, друзьями, горячо ратовал за приглашение в театр Е. Б. Вахтангова, Б. М. Сушкевича, Р. В. Болеславского. В их страстной приверженности принципам студийности, в их настойчивом стремлении к коллективности как основе творческого процесса в театре молодежь Большого драматического театра видела непосредственный пример для себя и для своего будущего. Так уж случилось, что контакты Большого драматического театра с Художественным театром и Первой студией МХТ оказались кратковременными, но само направление поиска молодых актеров говорит о многом.
Да и атмосфера художественной жизни двадцатых - начала тридцатых годов примечательна тем, что самой сутью своей, таящимися в глубинах ее силами она принадлежала не только прошлому, но и будущему. В недрах ее, в людях, вступающих на поприще искусства, зарождался завтрашний день советского искусства. В постановке "Макбета" убитого Банко (его роль играл Мичурин) уносили со сцены четыре безмолвных статиста. Придет время, и все четверо заговорят, и заговорят достаточно громко. Один из них, К. Н. Державин, станет в будущем театральным деятелем и выдающимся ученым. Другой, С. Д. Васильев, меньше, чем через полтора десятилетия, вместе с Г. Н. Васильевым создаст "Чапаева". Л. М. Жежеленко, третий из них, выступит как литератор и киносценарист и, наконец, четвертый, С. М. Михоэлс, сам станет потрясающим королем Лиром, создателем одного из наиболее выдающихся шекспировских образов советской сцены.
И вот еще один отсвет будущего, вспыхнувший в те далекие времена. В постановке "Дантона" Марии Левберг в одной из картин выскочит на сцену долговязый пятнадцатилетний мальчишка, изображающий такого же юного, как он сам, газетчика, лихо станцует свой веселый ребяческий танец, и ни одному, буквально ни одному зрителю не придет в голову, что он увидел будущего всемирно известного актера Николая Черкасова.
Что говорить - воистину нет силы, которая была бы способна отделить то, что есть, от того, что было, и от того, что будет.
