Доктор Клавдия Николаевна Бежаницкая
Труднее всего рассказать о самом дорогом: все, что пишешь, кажется непохожим и скудным. Помогает то, что о студенческом времени мама написала сама («На медицинском факультете Тартуского университета в начала XX века». — «Вопросы истории Тартуского университета», VI выпуск, 1977 г.).
Помогает еще и то, что, разбирая ящики письменного стола, после смерти мамы, я нашла клочок бумаги, на котором маминым почерком было написано:
ЭТАПЫ МОЕЙ ЖИЗНИ
Перновский (родилась в Керкау)................... 1889-1891
Верро (Выру)................................................... 1891-1900
Феллин (Вильянди) и С.-Петербург............... 1901-1905
Тарту (Юрьев).................................................. 1906-1916
Красный Крест Кавказского фронта............... 1917-1919
Тифлис, Крым................................................... 1920-1922
Тарту................................................................. 1923-1949
Сибирь: Омская область. Черлак.
Павлоградка. Красноярский край:
Богучаны, Минусинск...................................... 1949-1957
Таллинн.............................................................. 1957-19…
Все это, дополненное запомнившимися рассказами моей бабушки о мамином детстве, выдержками из разных журналов и книги Веры Поска-Грюнталь «Это было в Эстонии», изданной в Стокгольме в 1975 г., и моими воспоминаниями, дает мне возможность решиться рассказать о маме. Откладывать больше некуда.
Лет пяти-шести, живя в Верро и играя со своей однолеткой, дочерью церковного сторожа, летом, на куче песка, мама свободно заговорила по-эстонски.
Мне очень нравился рассказ моей бабушки о том, как маленькая Клавдюша верила, что в бороде ее папы — священника Николая Бежаницкого — растет миндаль! Настойчиво спрашивала вернувшегося домой отца — созрел ли он уже. Тот задумчиво трогал свою пышную, густую бороду и говорил, что надо подождать. Наконец, после обеда, Клавдюше разрешалось влезть отцу на колени и выбрать из бороды «выросшее» в ней. Тогда присоединялась и старшая сестра Зина, начинали разбивать скорлупу и вынимать миндаль.
Дом родителей был гостеприимным. Часто случались и официальные приезды архимандрита или епископа. Раздвигался и накрывался длинный обеденный стол. На дальнем конце его сидели друг перед другом девочки, конечно, болтали ногами. Во время одного из обедов Клавдюша исчезла — это Зина (старше ее на пять лет) ухватила ее болтающиеся ножки своими и сдернула под стол.
Однажды приехал какой-то важный и очень высокого роста церковный контролер, наклонился над маленькой Клавдией и ласково сказал: «Какая ты маленькая!», а девочка без запинки выпалила: «Мал золотник, да дорог, а велика Федора, да дура». Все были огорчены и смущены такой дерзостью и долго девочку корили.
В канун Нового года девочки обязательно хотели слышать, как часы будут бить двенадцать ударов. Бабушка тайно перевела часы на час вперед. Не зная этого, о. Николай тоже их перевел. Пошел служить новогодний молебен, перепугался, что церковь темная и закрытая, бросился к сторожу. Оказалось, что еще только половина одиннадцатого.
1905 год. 20-летняя Зина училась в Петербурге на Бестужевских курсах. Зная ее революционные настроения, родители очень беспокоились за Зину, решили поселить с ней серьезную 15-летнюю Клавдюшу. Семья в это время жила в Феллине. Зинаида была студенткой, а Клавдия кончала свое среднее образование, учась в институте, с правом жить на частной квартире вместе с сестрой. Рассказывала, как мучилась классная дама с ее пышными, вьющимися, густыми волосами, тщательно их причесывала, притягивала, приглаживала. Клавдия благодарно делала реверанс, встряхивала головой — и все разлеталось.
В своих воспоминаниях «На медицинском факультете Тартуского университета в начале XX в.» доктор Клавдия Николаевна Бежаницкая пишет:
«Все университеты России в прошлом были для женщин недоступны, их туда не принимали <...> С революцией 1905 г. небольшое число женщин было допущено в университеты в качестве вольнослушательниц или, как значилось в официальных бумагах, «посторонними слушательницами».
Получив среднее образование в С.-Петербурге, весной 1906 г. я стала добиваться в родном мне г. Юрьеве (Тарту) возможности поступить в университет на медицинский факультет. Но из-за небывало большого числа поступавших вакансий свободных на медицинском факультете не оказалось. Однако, несмотря на свой 16-летний возраст, в университет я поступила, только на историко-филологический факультет. В сентябре мне удалось перейти на естественное отделение физико-математического факультета (благодаря декану), а в октябре, когда уже начались занятия, и многие, испугавшись работы над трупами, сбежали, я попала на медицинский факультет.
Первый курс медицинского факультета вначале был невероятно огромный: около 400 человек, из них около 30 вольнослушательниц. Аудитории были переполнены, общие с естественниками предметы читались в актовом зале».
О вольнослушательницах сказано и в книге «История Тартуского университета 1632—1982», с. 137:
«Осенью 1905 г., в период подъема первой русской революции в Тартуский университет впервые поступили женщины, вначале, правда, на правах вольнослушательниц. Первыми студентками-вольнослушательницами были К. Н. Бежаницкая, родственницы университетских преподавателей — М. А. Никольская, Я. К. Гриневицкая, Е. И. Богоявленская. Вскоре стали учиться и эстонки».
В журнале «Таллинн» № 5 за 1982 г. профессором С. Г. Исаковым опубликованы замечательные записки Евгении Васильевны Шестаковой «Воспоминания вольнослушательницы». Написаны они очень искренно, литературно хорошо, а главное — на основании сохранившихся дневниковых записей! В них, так же, как и у мамы, с любовью рассказывается о профессорах, особенно о ректоре университета Евгении Вячеславовиче Пассеке.
