В начале июля арестованным пришлось пережить довольно жуткие дни, а именно, 3-5 июля - во время выступления большепиков. С раннего утра 3 июля по Фурштадтской улице к Таврическому дворцу началось движение настроенных большевистски войсковых частей и толп вооруженных рабочих. Все это проходило мимо окон нашего дома, и мы имели возможность наблюдать движение. По общему виду движущихся в полной тишине заметно было их сильное волнение, неуверенность и даже трусость, подбадривающая себя кричащими плакатами и чрезмерным вооружением; казалось, достаточно одного-двух выстрелов, чтобы все это воинство побежало. Но этого не случилось, движение продолжалось, медленное, опасливое, с оглядкой на окна и двери проходимых домов, с винтовками наперевес. К вечеру началось большее оживление, сопровождавшееся движением броневиков, ружейной перестрелкой и отдаленной трескотней пулеметов.
Наш комендант совершенно растерялся и на вопросы арестованных, в чем дело, ответил, что готовится переворот и он не рассчитывает на подчиненный ему караул, настроенный большевистски. Мы поняли, что он бросит Нас на произвол судьбы и сам сбежит или перейдет вместе с караулом на сторону большевиков. Весь день 4 июля продолжалось весьма тревожное состояние и комендант не показывался. 5 июля, по-видимому, все кончилось, комендант вновь появился у нас и заявил, что большевики ликвидированы. Действительно, в тот же день на гауптвахту доставлено было несколько новых арестованных большевиков и посажено в отдельную комнату. Они держали себя обособленно, но на расспросы охотно отвечали и старались агитировать других арестованных. По прошествии нескольких дней все они были освобождены.
После большевистского выступления Временным правительством была создана особая чрезвычайная комиссия для обследования этого выступления. В начале августа ко мне явился судебный следователь из этой комиссии с целью допроса в качестве свидетеля по этому делу. Вполне понятно, что я выразил ему мое полное недоумение по этому поводу, как я могу быть свидетелем заговора большевиков, когда содержусь уже пять месяцев под стражей. Оказывается, что Керенский и вся его клика решили придать выступлению большевиков характер контрреволюции, связав его с бывшим царским правительством и монархическими кругами, которых, кстати сказать, в то время и не было. Между прочим мне был задан вопрос, правда ли, что Ленин был секретным сотрудником Охранного отделения, на что я ответил, что, к сожалению, он таковым не был. Последовал второй вопрос;«Но ведь Ленин во время войны приезжал в Петербург и виделся с вами». На это я ответил, что если б Ленин приехал, то, конечно, был бы арестован, тем более что во время войны только большевики проявляли кое-какую жизненность, чего нельзя сказать о других революционных партиях. Тогда последовал вопрос: «Если Ленин не был сотрудником Охранного отделения, то, может быть, он был сотрудником Департамента полиции?» На это я ответил, что может быть - сотрудники Департамента полиции мне неизвестны; но я лично не думаю, чтобы Ленин был таковым32.
Этот следователь впоследствии неоднократно возвращался к тем же вопросам и вызывал меня в комиссию даже после моего освобождения из-под стражи, проявляя особый интерес к пораженческому движению среди рабочих и наших политических эмигрантских групп во время войны. Комиссия никаких решений по делу выступления большевиков 3-5 июля так и не вынесла, так как действия ее сами собой прекратились вместе с октябрьским переворотом.
Ввиду настойчивых требований со стороны арестованных о предъявлении им обвинений и объяснении причин содержания под стражей министр юстиции Переверзев придумал новый закон о «внесудебных арестах», который был скопирован главным образом с старого положения 1881 г. о Государственной охране, но с весьма неудачными добавлениями и поправками. Трудно вообще было сообразить, к кому этот закон может быть применим и в каких случаях. Выходило так, что этот закон издан исключительно чтобы оправдать Временное правительство в беззаконном содержании под стражей тех лиц, коим невозможно было предъявить каких-либо обвинении, но коих правительство считало своими врагами. Это и подтвердилось немедленно по обнародовании этого закона. Многим арестованным сейчас же была назначена высшая мера наказания - три месяца содержания в тюрьме, без зачета того времени, которое было проведено под стражей до издания закона.
Свободное копирование
