Какими же идеалами руководились в жизни писатели той эпохи? Какие идеи их вдохновляли? На этот вопрос можно смело ответить, — никаких идеалов и идей у них не было. Для большинства из них искусство было не средством, а самоцелью. Правда, они все были либералами, уважали борцов за революцию, но сами они, стремясь познавать мир, не стремились его изменить. В сущности, они были большими консерваторами, не желающими вырваться из того заколдованного круга, в котором вращались. Конечно, они были недовольны существующим строем, но недовольство это было довольно смутного и неопределенного порядка. Они не имели ничего против революции. Революция? Пожалуйста! Но с условием, чтобы им оставили их кабинеты, редакции, авансы, меценатов и литературные кабачки. Политически невежественные, они представляли себе грядущую революцию так, как представляло ее большинство интеллигенции: красные флаги, толпы ликующего народа на улицах, свобода, равенство и братство. Царь и его приспешники свергнуты, нет ни жандармов, ни полиции, образуется демократическое правительство, а все остальное остается на своих местах. После революции их, жрецов искусства, возносят еще выше на пьедестал, а издатели никогда не отказывают в авансах. Против такой революции они ничего не имели, и поэтому Февральскую революцию встретили благожелательно. Ведь, в сущности, все оставалось на своих местах. Кроме того, явился целый ряд новых тем и новых "социальных заказов". А в новой тематике писатели испытывали крайнюю нужду.
Те проблемы, которые пытались разрешать в своих произведениях писатели той эпохи, советскому читателю показались бы дикими и даже смешными.
"Он" и "она" любят друг друга, но "она" замужем, а муж не дает развода и отдельного паспорта — проблема.
"Он" и "она" любят друг друга, но "он" беден, а "она" — дочь богача, который и слышать не хочет о таком мезальянсе, — проблема.
Иногда "он" мещанин, а "она" дворянка — проблема.
Самодур-отец жестоко обращается с дочерью и не позволяет ей ехать учиться на курсы — проблема.
Такие темы пережевывались на сотнях страниц с бесконечными вариациями. Писатель пописывал, читатель, скучая, почитывал и жаловался на оскудение литературы.
От этой скукоты читатель предпочитал уйти в область фантастики и дешевой сенсации:
— Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман!
"Потрафляя" потребителю, не щадя, как говорилось в объявлениях, затрат, издательство Корнфельда выпустило "Синий журнал". Сенсаций и обмана здесь было сколько угодно. Этот журнал пытался стать "действенным" и "оперативным", разумеется, на свой синежурнальный лад, создавая сам себе сенсации. На его страницах появилось сообщение о похищении дочери крупного чиновника в Варшаве. Полиция и уголовный розыск сбились с ног, но не нашли даже следов ловких похитителей. Редакция, "не щадя затрат", немедленно направила на поиски похищенной красавицы (разумеется, героиня такой романтической истории должна быть красавицей) своего сотрудника, молодого, но многообещающего проходимца Вадима Белова. — В журнале появился снимок, где этот синежурнальный детектив был изображен в полной походной форме, с рюкзаком за спиной и термосом на боку. Под снимком стояла подпись: "Наш сотрудник Вадим Белов отправляется на поиски похищенной девушки". Рядом был помещен снимок с редакционной машинистки с подписью: "Похищенная девушка Галина Ганецкая". В следующем номере была помещена фотография бородатого метранпажа типографии, где печатался журнал, с надписью: "Отец похищенной Галины. Горе его не поддается описанию".
Месяца два Вадим Белов посылал в редакцию описания своего путешествия, поисков и борьбы с похитителями, сидя у себя в комнатушке в Питере, где-то на Кирочной улице. Потом эта история надоела и читателям, и редакции. Мифическая красавица так и не была найдена, несмотря на затраты и на гонорар ловкому домоседу Белову.
Такой чепухой забивали голову читателя, отвлекая его от "вредных мыслей" и "вредной пропаганды", "с одобрения предержащих властей". В то время писатель не чувствовал ни малейшей ответственности перед читателями, и те отвечали ему презрительным равнодушием. Тиражи газет, журналов и книг, в сравнении с тиражами советских изданий, были ничтожны. Тираж дешевого еженедельника в пятьдесят тысяч считался огромным. Книги по беллетристике, за исключением книг "корифеев" — Горького, Андреева, Куприна и Арцыбашева, печатались не более двух тысяч экземпляров, но и то половина этого тиража камнем лежала на складах.
Кто теперь знает и помнит имена Лазаревского, Рославлева, Вережникова, Андрусона, Година, Яблочкова, Цензора, Премирова? А эти писатели в свое время печатались регулярно в самых распространенных изданиях.
Свободное копирование
