Земляки - 7

Земляки. Часть 7

Свой рассказ продолжает Мария Капитоновна Мареева. Несмотря на свой солидный, почти вековой возраст, она обладает замечательной памятью.

«Хочу рассказать о двух военнопленных, живших в Херпучах. Один из них мальчик, лет 18, работать не мог. Имени и фамилии не помню. Был он высокого роста, очень худой, родом из Одессы, попал в плен в 14 лет. Сколько себя помнил, все время был в немецких госпиталях. Врач Нечаев им заинтересовался и взял на обследование в больницу. Что с ним делали немцы в госпитале, он не знает. У него было сломаны, а потом срощены обе руки и обе ноги, на места переломов поставлены какие-то пластинки. Вырезан почти весь желудок, оставшийся мог вместить в себя не больше стакана жидкости. Позднее этого мальчика отправили в Хабаровск.

Еще один молодой человек по фамилии Слесаренко. Он женился на нашей сотруднице из главной конторы. Когда мы в 1949 году собрались уезжать из Херпучей, я зашла к ним попрощаться. Слесаренко мне сказал, что, оказывается, мы едем на его родину, в деревне под Ялуторовском живет его мать. Я попросила, чтобы он написал ей письмо, я бы передала. Он отказался писать и сказал: «Для неё я пропал вез вести – это легче и лучше, чем военнопленный, предатель. Мне стыдно позорить мать, хотя в плен я попал раненым». Я не смогла его переубедить и сказать матери, что её сын жив и здоров».

«Я помню семью Зазубриных. Сам он в 1937 году был главным инженером прииска и был арестован как «враг народа» одним из первых. Он остался в моей памяти интеллигентным, культурным, вежливым человеком. Его сестра Валентина работала машинисткой и её после ареста брата немедленно уволили. В это время она нам представлялась слабой, изнеженной барышней. Сразу уехала в Хабаровск, через два года вернулась к матери в отпуск. От её изнеженности не осталось и следа. Она носила воду на коромысле, полола и поливала огород, ходила босиком, но культура и воспитанность в ней осталась.

Конечно, семья Зазубриных приехала на прииск одной из первых при освоении государственной добычи золота. Жить они здесь собирались основательно и долго, отсюда появилась необходимость иметь пианино, книги и многое другое для полноценной жизни в таёжной глуши. Как их пианино оказалось в школе, не знаю. Видимо, конфисковали при аресте или нужда заставила продать».

«Я уже упоминала, что при моём поступлении на работу в контору, кассиром приисковой кассы был Кокорин Иннокентий Семенович. Вскоре я была назначена по совместительству контролером приисковой кассы Госбанка. Непосредственного отношения к золоту не имела, но всю технику обработки и приема золота знаю на отлично. Для приемки золота от драг и от старателей существовала комиссия из пяти человек. Золото из дражной кружки взвешивалось и засыпалось в накопительную кружку, которая закрывалась на замок и опечатывалась пломбой. У каждой драги своя накопительная кружка. Такой же порядок золота и от артелей. Для частников-старателей одна общая кружка, но они сами тщательно и скрупулезно учитывают сдаваемый ими металл. Очищают его от шлама, используя магнит. Всё сдаваемое золото тщательно взвешивают на самодельных весах с точностью до грамма. Гирьки – копейки. Одна копейка – один грамм, две копейки – два грамма, три копейки – три грамма и пять копеек – пять граммов.

Как же я была поражения и огорчена неожиданным арестом Кокорина, которого обвинили в краже золота. Нам в бухгалтерии начальник спецчасти показывала какую-то книгу с врезанным в середину спичечным коробком, в котором кассир, якобы, собирал золото и выносил из кассы. Зная всю сложность процедуры приёмки, учета и хранения драгоценного металла, мы, работники бухгалтерии, не могли взять с толк: как же ему удавалось это сделать? Сие осталось неразрешимой загадкой. Конечно, у него на работе было достаточно времени, поэтому с собой книгу и читал, но чтобы книга служила прикрытием для хищения, в это я не могла поверить. По характеру Кокорин был не скряга, общительный, спокойный, интеллигентный человек. Жили вдвоем с женой, детей у них не было, хорошо обеспеченные, заработок приличный. Зачем всё это ему нужно было?

Суд был открытый, но ни бухгалтеров, ни меня, контролера, почему-то не вызывали и не допрашивали. Об Иннокентии Семеновиче я до сих пор храню добрую память и уважительное отношение».

«О Медведчикове, живя на прииске, мы хорошо знали. В мае 1941 года наша семья купила на 7-й линии просторный дом, построенный дедом, а до этого нам приходилось ютиться а лачуге. Себе он построил еще один дом.

Если идти от 7-й линии к нашим покосам на озеро, где отец построил избушку, по дороге попадается ручей с названием «Медведчиков». Мне было интересно: откуда это название? И вот что мне рассказал старожил поселка Федор Попов: «Медведчиковы приехали в Херпучи из России, очень хотели намыть много золота. Дед много старался, ходил по тайге, по ключам, да все пусто. Старатели решили над ним подшутить – принесли на этот ключ немного золотого песка и предложили деду попытать старательского счастья. Он нашем это золото и поднял большой шум, якобы открыл богатое месторождение. Когда открылась правда, все много смеялись. С тех пор дед больше золото не искал. И зачем оно ему, он мастеровой человек, у него «золотые руки». А злополучный ручей в той поры стали называть «Медведчиковым».

В 1940 году дед поехал в отпуск, мы попросили его привезти из Москвы ёлочных игрушек и фотобумагу. Он купил целый ящик, сделанный из древесной щепы, игрушек. В те давние времена пассажирам в дальних поездах постелей не давали, и ящик ему служил вместо подушки. В результате этого две трети игрушек погибло, но и оставшимся мы были рады, благодарили его. Фотобумага его очень заинтересовала, он открыл пачку посмотреть, в результате засветил, ничего – посмеялись.

Однажды я заболела – ужасный геморрой. Решилась на операцию. Пришла в больницу к врачу, жду очереди и сажусь рядом с Медведчиковым. «Ты пошто пришла?» - спрашивает. Отвечаю все как есть. «Эх, ты – говорит, - а еще образованная. С чем пришла. Или домой. Сейчас лето, лук-батун цвете. Пей каждое утро натощак стакан настоя из цветущих шаров. Никакой операции не надо. Этот лук от сорока-сороков. Вот он какой!» Так и получилось – вылечил меня дед. И сейчас я при каждой возможности пью настой из цветов лука. Вот таким он был, этот дед Медведчиков».

«Ну, наконец, о самых моих близких друзьях – о семье Галимовых. Александр Иванович и Ольга Павловна с их детьми были для меня, как вторая семья. Они приехали в Херпучи из Николаевска, где Александр Иванович в 1919 году был чекистом, потом выучился на геолога. У них четверо детей: Виталий, Ирина, Владимир и Юрий, с ними до 1944 года жила мать Ольи. На прииске Галимов работал по специальности, а Ольга Павловна была телефонисткой на коммутаторе. В 1938 году Черепанов посоветовал ему перейти на другую работу, иначе могут арестовать. Что делать, послушался совета и устроился водовозом, развозил воду по домам, но начал частенько выпивать.

Однажды мы втроем, Галимовы и я, пошли в кино на вечерний сеанс. Утром поднимаюсь на крыльцо конторы, а навстречу мне Ольга, вся в слезах. «Что случилось? – говорю. Отвечает: «Шурку ночью арестовали». Её смена дежурить на коммутаторе, но от работы отстранили, уволили и попросили освободить квартиру. Поселились они на 7-й линии в какой-то развалюхе. Как жить, если на руках четверо детей и пожилая мать.

Ольга умела шить. Я купила материалу на две кофточки и попросила её сшить. Получилось хорошо. Вот этим её трудом семья и держалась почти 2 года. Все это время Александр Иванович пробыл в тюрьме, но был отпущен и не судим. Вернулся нездоровым и совершенно без зубов. Они не болели, а просто выпадали вместе с корнем.

Мать Ольги Александра Александрович (ударение на «а») с интересной и трудной судьбой. Она была дочерью священника из Николаевска, в молодости отличалась красотой и статностью. Рано осталась без матери и как старшая, вела хозяйство отца и помогали воспитывать младших братьев. Отец не имел права жениться второй раз, но любимая женщина у него было, Александра знала её и уважала. Когда отец умер, она не смела войти проститься с покойным, не позволяли правила приличия. Когда процессия двигалась по улице, Александра попросила остановиться против дома этой женщины, чтобы та могла проститься с отцом.

Дедушка Ольги был священников не только в Николаевске, но и в лепрозории, где жили больные проказой. Выезжая туда, он брал с собой Ольгу и старшую Любу, ничего не боялся.

Александру выдали замуж за доктора, польского офицера Павла Александровича. Когда в 1904 году началась война с Японией, всех польских офицеров призвали в армию, а их жен отправили в Польшу, по месту жительства мужей. Её муж жил в Варшаве. Когда жены прибыли на место, в их честь был дан бал в офицерском собрании. Александровичи – люди состоятельные, встретили молодую очень тепло и радушно. Она в это время была уже в положении, но одеться. Скрыть это еще могла. Свекровь и золовка уговаривали её на ходить на бал, чтобы не повредить ребенку, но не уговорили. Она, к их ужасу, еще плясала кадриль и мазурку. В Варшаве родился её первый сын. Первые семь дней свекровь и золовка дежурили у её постели, следили, чтобы Шурочка не вставали и не повредила себе. Кормить грудью не позволяли, чтобы не испортилась фигура. Баба Шура потом смеялась, вспоминая все это: «И я была барыней».

После войны возвращалась из Варшавы в Николаевск. До Хабаровска поездом, а дальше лошадьми в санях, кибитках. Сильно боялась за сына, и, чтобы не застудить его, сильно кутала. В пути он задохнулся и умер. В 1919 году все же у них было пятеро детей: две дочери и три сына. Революцию Александровичи встретили в Николаевске, сам доктор с солдатами был на стороне Советов. В Гражданскую войну Николаевск часто переходил из рук в руки: то – красные, то - белые и японцы. Население из города ушло в лес, вместе со всеми ушла «мать барынь» - так звали Александру солдаты. Привязали веревку корове на рога, теленка – к хвосту коровы, младший ребенок на руках, остальные цепляются за юбку и, дай бог ноги, подальше в тайгу.

Умерла баба Шура в 1944 году. Её сыны из Херпучей ушли на фронт. Вернулся лишь младший Иннокентий, Геннадий и Виталий пали на полу боя. У них остались вдовы, у обеих по два сына.

Вероятно, в 1970 году на прииске установили безымянный обелиск, посвященный воинам – землякам, сражавшимся в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. Построили его под Каланчой, недалеко от бывшего приискового управление, обнесли скромной оградой. На обелиске ни одного имени из десятков людей, ушедших на фронта войны, и, уж конечно, ни одного имени погибших смертью героев. Видимо, имена их уже стерлись в памяти людей, да и нужно ли это нынешним жителям умирающего прииска?

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Вот и закончился рассказ Мешкова Н.К. и Мареевой М.К о жизни на Херпучах в далекие и трудные военные и послевоенные годы. Сколько открылось интересного, малоизвестного и примечательного в жизни прииска, в судьбах людей – жителей поселка.

Нам стали известные лишь некоторые страницы истории старого прииска, а сколько их еще скрыто он наших глаз под беспощадными наслоениями времени.

Конечно, взгляд человека, пережившего те или иные события, часто отличается от взгляда на эти событие политика или историка. Все, рассказанное выше, шло от души, искренне и правдиво, так. Как сами они помнили и понимали происходящее.

В воспоминаниях такого рода, из-за давности описанного, нельзя избежать приблизительности. Возможны ошибки в указании дат, лет событий и имен, но все рассказанное, по моему мнению, лишено недостатков.

Очень не хотелось бы, чтобы то, о чем просто и правдиво рассказано здесь, не нашло отклика у читателей и чтобы та, трудно прожитая жизнь, не показалась бы теперь просто любопытной и заурядной историей, которую молодые люди в беззаботной компании прочтут без особого интереса и, уж конечно, без душевного волнения.

Как в капле воды отражается все море, так и в напряженной и разнообразной жизни прииска отражалась жизнь всей необъятной страны. Значит, и судьба поселка, затерянного в дебрях тайги, вполне заслуживает быть описанной не в таком скромном изложении, а более сочным, богатым и красочным языком опытного и заинтересованного повествователя.

Март 2001 года.

Виктор Глотов