При этих условиях неотвратим был полный переворот, неизбежны были хаос и попытка начать новое творчество из этого хаоса, из ничего, поиски каких-то совершенно новых идей и новых людей, ибо старые методы и старые деятели безнадежно потеряли всякий кредит в глазах страны.
При этом становится вполне понятным, что эти старые политические деятели дореволюционного периода не могли желать революции, а, не желая, -- и не верили в ее пришествие.
Эта их уверенность в невозможности революции заражала даже и сторонних наблюдателей. Недаром специальный английский посланец, посетивший Россию незадолго до революции, лорд М. еще чуть не накануне этой революции докладывал своему правительству о полной ее невозможности: ведь ему об этом говорили буквально все, с кем ему пришлось сталкиваться в Петербурге, -- и представители власти, и представители оппозиции.
Да ни один ответственный политический деятель и не мог сознательно желать революции. Всякий понимал, что Россия, изнемогавшая под бременем внешней войны, не могла одновременно поднять на свои плечи еще и бремя перестройки всех внутренних отношений. Финансирование войны и финансирование в то же время социальной справедливости не могло быть по плечу экономически слабой стране, и так уже безудержно шедшей к банкротству.
Последующее вполне подтвердило эти опасения. Русское государство, доведшее свое кредитное обращение с 1 650 000 рублей пред войной до 8 миллиардов рублей к моменту революции, после нее, не воюя, пришло к 18 миллиардам в октябре прошлого года. Когда я уезжал из России (в сентябре), "экспедиция заготовления государственных бумаг" выпускала в день до 72 миллионов рублей. Впоследствии, говорят, ее "производительность" была повышена до 125 миллионов. Но если даже остановиться на цифре 72 миллиона в день, или 2 миллиарда в месяц, то сейчас бумажное обращение в России должно достигать 25-26 миллиардов рублей. Далеко ли отсюда до полного крушения денежной системы, до полного банкротства? А финансовое банкротство является лишь внешним выражением непосильности для страны таких двух задач, как война и революция.
И было ясно вперед, что, изнемогая под бременем этих двух задач, страна попытается сбросить с своих плеч первую.
А выход из войны, перестройка всех внешних отношений в момент величайшего мирового кризиса представляли собой такой прыжок в неизвестность, который никак не мог предвещать для России ничего доброго.
Поэтому-то ни один ответственный политический деятель, даже такой, как лидер октябристов А. И. Гучков, лично почти физически не переваривавший Николая II. не заходил в своих желаниях дальше мечтаний о персональном низложении Николая, чтобы в период регентства Михаила над несовершеннолетним Алексеем попытаться создать в России нечто аналогичное английскому государственному строю с царем царствующим, но не управляющим.
Свободное копирование
