Мне могут возразить: чем же виновата Студия, что какой-то мракобес высказался о ней в реакционном плане? Ведь сама она не называла себя островом забвения и не понимала так своей роли? Верно, что не называла. Верно, что не понимала. Я уже сказал, что субъективные намерения Студии были далеки от прямой враждебности революции.
И все-таки виновата была Студия. Виновата в том, что не стремилась приблизить свое искусство к зрителю более широкому, более прогрессивному, что и после революции продолжала упорно отгораживаться от жизни, надеясь "переждать" времена социальных потрясений возле тихого камина с шелестящим за ним сверчком.
И, коли уж я коснулся "Сверчка" и его послереволюционного звучания, скажу несколько слов о факте, с ним связанном, который я опустил в предыдущей главе. Опустил намеренно, рискуя навлечь на себя гнев тех пишущих, кто пытается видеть в "Сверчке" всех времен лишь "утешительный" толстовский спектакль. Именно здесь, в данной главе, лучше всего обратиться к этому факту.
Н. К. Крупская пишет в своих воспоминаниях:
"... Последний раз ходили в театр уже в 1922 году смотреть "Сверчка на печи" Диккенса. Уже после первого действия Ильич заскучал, стала бить по нервам мещанская сентиментальность Диккенса, а когда начался разговор старого игрушечника с его слепой дочерью, не выдержал Ильич, ушел с середины действия" {См. воспоминания Н. К. Крупской в сборнике "Ленин о культуре и искусстве", стр. 508.}.
Приговор жестокий и категоричный, но я прошу обратить внимание на дату, когда приговор этот был произнесен. Я уже говорил о том, что революция круто изменила все критерии, заставила старые вещи звучать по-новому, придала им иной неожиданный смысл.
Мне снова хочется подчеркнуть ту мысль, что каждое сценическое произведение необходимо рассматривать в тесной связи с конкретно-историческими условиями, с тем, как сегодня, для данного зрителя звучит тот или иной спектакль. По отношению к прежней действительности, к действительности царской России периода империалистической войны, "Сверчок" был произведением гуманным и демократическим; теперь же, в новой обстановке, в условиях молодой Советской республики поэзия этого спектакля звучала слащаво, его миролюбие представлялось оппортунистическим, а его идиллическая святочность уж очень не вязалась с практикой ожесточенной классовой борьбы, потрясавшей страну.
Новое время не изменило идейного звучания "Потопа", напротив, антикапиталистическая сущность произведения выступила с еще большей силой; зато "Сверчок на печи" оно отбросило далеко назад. Это благодаря "Сверчку" (в числе прочего) к Студии посмели отнести обидное и горькое словечко "Остров Забвения". И если когда-нибудь Студию справедливо было назвать "интимным театром", так именно в это время. Нужно было снять "Сверчка" с репертуара Студии, нужно было искать другие пьесы, созвучные бурям и натиску эпохи, а мы играли "Сверчка" в хвост и в гриву, проявляя и в этом случае обычную для студии аполитичность, обывательское "всеядие".