Итальянское правительство ощущало постоянное давление со стороны Германии. Союзник требовал, чтобы проводились в жизнь антиеврейские законы, которые в основном игнорировались. В апреле 1940 года власти начали применять распоряжение, запрещающее евреям сдавать в аренду недвижимость. Мне пришлось съехать. Я снял комнату в маленьком пансионе по адресу Lungarno delle Gra- zie 10. Там были еще два постояльца — французская студентка и итальянский офицер в запасе. Мы обедали вместе. Как — то раз офицер сказал, что, если его правительство прикажет воевать против Франции, он сложит оружие и сдастся. Я был ошарашен: в Польше, не говоря уже о нацистской Германии или советской России, подобное заявление, если бы о нем узнали власти, означало бы арест и расстрел офицера. Здесь же ничего не случилось.
Несмотря на то, что в Европе продолжалось относительное спокойствие, отец был полон решимости вывезти нас как можно скорее. В нашей семье только я мог немного изъясняться по — английски. И в конце апреля отец попросил меня сопровождать его в Неаполь, чтобы уговорить американского консула выдать нам визы. Наша просьба была отклонена, нам сообщили, что наша очередь подойдет в июне. «I am sorry» (мне очень жаль), — сказал чиновник американского консульства, когда мы уходили; я впервые услышал это выражение.
События в Европе приближались к развязке. 10 мая я прибежал домой рассказать французской студентке, что немцы напали на Бельгию и Голландию. Она собралась и немедленно уехала домой. Два дня спустя пришла телеграмма от родителей; они просили меня вернуться в Рим. По — моему, им сообщили из американского консульства в Неаполе, что наши иммиграционные визы будет готовы 1 июня. 13 мая я вернулся и провел остаток месяца на Виа Пьемонте. Германские армии снова продвигались вперед с необыкновенной скоростью. Голландцы капитулировали 14 мая, бельгийцы 26‑го, к началу июня немцы продвинулись вглубь Франции, а союзники отступали по всему фронту. Ожидалось, что Муссолини присоединится к Гитлеру и вступит в войну.
3 июня мать уехала в Неаполь за нашими американскими визами. Незадолго до этого отец получил испанские транзитные визы. В атмосфере растущей военной лихорадки добраться до Испании было трудно, но отец каким — то образом сумел достать два билета на небольшой самолет до Лас — Пальмас на испанских Балеарских островах. Было решено, что, так как мы с ним призывного возраста и могли быть задержаны в случае войны, мы полетим на самолете, а мать последует за нами на пароходе.
5 июня мы с отцом улетели в Испанию. Как раз вовремя, потому что, как мы узнали позже, именно в этот день британским и французским гражданам было запрещено покидать Италию, чтобы иметь возможность удерживать их в качестве заложников; не было никаких гарантий, что нам позволили бы уехать. Мы поехали в аэропорт на такси, взяв с собой как наши латиноамериканские, так и польские паспорта, потому что не были уверены, что итальянские власти зарегистрировали нас как латиноамериканцев. (На польских паспортах были проставлены как испанские, так и американские визы, в то время как на латиноамериканском — только испанская транзитная виза.) Отец попросил меня подкрасться к клерку, сидевшему за стойкой у прохода на посадку, и посмотреть незаметно на список пассажиров, для того чтобы узнать, было ли проставлено гражданство возле наших имен. Когда я подал сигнал, что гражданство не указано, друзья, провожавшие нас, забрали у матери сумку с апельсинами, где был спрятан наш фальшивый паспорт. После войны друзья сообщили нам, что несколько дней спустя на Виа Пьемонте пришла итальянская полиция арестовать нас.
Самолет поднялся в воздух, и вскоре мы приземлились в Лас — Пальмасе. Когда мы сошли с трапа, отец поднял шляпу и закричал: «Viva Italia!», итальянский пилот, очевидно, принимая его за испанца, ответил: «Viva Espana!» В тот же вечер мы сели на корабль, идущий в Барселону. На нем было много недавно выпущенных из плена и возвращавшихся домой военнопленных республиканцев. Я разговорился с одним из них. В Барселону мы прибыли 6 июня.
Тем временем мать с багажом и нашей собакой Коко добралась до Генуи и 6 июня села там на корабль «Франка Фассио», который следовал в Барселону. Перед отплытием она спасла польско — еврейского знакомого. Его собирались снять с корабля как молодого человека призывного возраста, а она притворилась его невестой. Итальянский чиновник хотел знать, кто мог подтвердить их отношения. Мать назвала имя польского посла в Риме. Ему таки позвонили. Виниава сразу сообразил, в чем дело, и выразил удивление, что мать и молодой человек до сих пор еще не поженились. В результате молодого человека оставили в покое. Корабль, на котором плыла мать, причалил на следующий вечер (7 июня). Судя по нежным прощаниям, мать успела подружиться с половиной пассажиров на корабле.
Свободное копирование
